Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

Букварев стиснул челюсти, болезненно уколотый напоминанием о детях. Он отпустил сына из одеревеневших рук и отвернулся от жены, чтобы не выдать заклокотавшую в нем ярость. Он зажал ладонями уши и виски, чтобы не слышать новых реплик Любы, замер, напрягшись всем телом. И вдруг левая кисть отозвалась резкой болью. Раздражаясь и страдая еще больше, он глянул на ранку и увидел, что из нее снова сочится кровь.

«Вот они, оборотные стороны любви, мгновений счастья и собственной глупости», — подумал он и вдруг проникся таким неодобрительным чувством и к Любе, и к Наде, и ко всем женщинам сразу, что даже испугался. Но это презрительное, женоненавистническое чувство не проходило, а наоборот, разрасталось и жгло Букварева. Он бы, пожалуй, и не протестовал против него, но ведь сейчас перед ним в одном ряду стояла и Надя! Он заметался по комнате. Оставаться тут не стало никаких сил. Он залепил рану послюнявленным лоскутом газеты и кинулся вон, надеясь на целебность свежего вечернего воздуха. И только у дверей подъезда сообразил, что в мятой пижаме и стоптанных домашних тапках выходить на улицу даже и в полутьме, пожалуй, неприлично. И уж совсем смешно было бы появиться в таком виде перед Надей, а ему так бы надо сейчас взглянуть на нее, чтобы все стало на свои места. Но идти домой и переодеваться он тоже не мог, там его ожидали только горькие глаза жены и сына… И новые вопросы, упреки…

«Никуда сегодня не денешься, кроме дома, хоть и заблудился, как в лабиринте», — обреченно подумал он и принялся жадно курить на лестничной площадке, не обращая внимания на редких соседей, которые, проходя мимо, с удивлением глядели на него. Таким Букварева соседи еще не видели. Раньше он позволял себе курить по вечерам в своем кабинете или у открытой форточки на кухне.

У него кружилась голова, его мутило, а он все стоял и курил на сумрачной и нечистой лестнице. В его воображении рисовались лица жены и Генашки, Надя с распахнутыми фантастического цвета глазами и подленькая улыбочка Губина, и пустой взгляд Арки, какой-то покорной и готовой на все, что ей ни предложи. И сам он, мужчина не первого возраста, подержанный и лысеющий, с горьковатыми складками у рта и с таким выражением лица, словно обрыдло все ему и он хочет одного: оставьте меня в покое. Но рядом возникала Надя, юная, быстрая, пышущая здоровьем и радостью жизни. Он понимал, что не может быть ничего общего между двумя столь разными людьми: вступающей в жизнь девчонкой и потасканным, порядком измочаленным мужиком, понимал, но отказывался убедить себя в этом. Ему казалось, что уже завтра он должен проснуться бодрым, с ясной головой, с готовностью переделать любую кучу дел и выполнить любые пожелания Нади.

Он испугался своего состояния и вернулся домой. «Вот до чего истрепал нервы, вот до чего… — шептал он, смачивая лоб и виски холодной водой из-под крана и оглядываясь, не видит ли его Люба. — Немедленно в постель и успокоиться. И нельзя допускать, чтобы со мной еще хоть раз произошло такое».

…Он спал как убитый. Но и во сне жила в нем беспокойная память о том, что впереди — воскресенье, что Надя, может быть, захочет его увидеть и ей нельзя отказать, и что завтра у него будет масса мелких домашних забот: купить на неделю картошки, погулять с детьми, отгладить свой костюм, единственный, в котором еще не стыдно появиться на людях, поработать с пылесосом и суметь ответить на вопросы и взгляды жены и Генашки.

ГОСТЯМ ДВА РАЗА РАДЫ

Утром Букварев вышел на улицу с Генашкой. Но погода за ночь успела испортиться: моросил мельчайший дождичек, мокрые листья прилипли к тротуарам и скользили под ногами, отовсюду тянуло промозглостью. Бродить по улицам и любоваться пейзажами не пришлось. Они зашли в пельменную, где Букварев позавтракал, потому что с утра Люба не успела ничего ему приготовить. С аппетитом поел и Генашка, чему Букварев обрадовался и даже подумал, что так вот они и привыкнут питаться без матери. Но самые теплые отношения между отцом и сыном установились после того, как Букварев купил пистолет-пугач с пистонами. Генашка преданно заглядывал в глаза отца и скоро согласился вернуться домой. Буквареву хотелось одиночества.

Обычно ему по душе была дождливая осенняя погода, когда он чувствовал себя бодрее, в голове было ясно, хорошо работалось. Но сейчас служебные дела на ум не шли, а сырой ветер, вырывавшийся из-за каждого угла и свистевший в голых кронах деревьев, угнетал и заставлял раздраженно морщиться. Да и город выглядел невесело. Фасады домов казались мрачными лицами людей-великанов, которые то ли смывали с себя летнюю пыль и грязь и были недовольны, что воды мало и она холодна, то ли отчаянно тосковали и плакали. Все это не радовало Букварева, но ему надо было еще какое-то время побыть вне семьи. Думалось, однако, плохо, и он стал жить слабой надеждой, что вдруг да и подвернется ему по пути что-нибудь занятное, способное рассеять его. Случайная встреча с Надей представлялась счастьем… И скоро его робкие надежды стали сбываться.