«Привет, тов. и. о. нач. отдела Губин!
Не шучу. По моей рекомендации тебя не сегодня-завтра назначат или и. о. или даже начальником отдела, которым столь рьяно, но бесславно руководил я. Сам я остаюсь в сопках, чтобы довести тут дело до конца. Вернусь, может быть, только к весне. Помогай там моей семье. Не думай, что, высвободившись из служебного подчинения мне, ты можешь не выполнять мои просьбы и требования. Ты и не думаешь так. А если подумаешь, то удавишься от презрения к себе, а я потеряю друга и веру в человечество. Главное пока вот в чем. Ты как-то говорил, что наш однокашник Серега Скворцов руководит где-то управлением, что ли, под названием Взрывпром. Разыщи его по телефону или телеграммами в течение двух дней, объясни ситуацию, в которой мы с тобой находимся и вытребуй у него мне в помощь бригаду взрывников дня на два-три со всем их снаряжением. Буду рвать сопки. Люди у Сереги, понятно, не простаивают, но нам он должен помочь. Полагаюсь на тебя. У меня тут нет ни почты, ни телеграфа.
Остальное последует.
— Василий Иванович! Раз уж ты меня уполномочиваешь в почтальоны, то дай адрес этого твоего дружища Николая, — сказал Грачев, дождавшись, когда Букварев поставит точку. — И вообще, кто он? Ведь если он будет работать, то придется оформлять его как инженерно-технического работника. А у меня и вакансий нет.
— Платить ему надо. Он без копейки сидит, хоть и с таким же дипломом, как у меня, — как о само собой разумеющемся проговорил Букварев. Грачев в ответ только головой покрутил и принялся за письмо Губину, а Букварев начал писать Любе.
Это письмо давалось труднее. Объясняться с женой надо было и мягко, и убедительно. Но скоро Букварев увлекся, описывая сопки, напоминая, как они сидели на вершине, думали о первом ребенке… «Я назову ее сопкой Генашки. И пусть кто-нибудь не признает этого имени! — писал он. — Проходящие мимо автомобили должны будут приветствовать эту сопку тремя гудками — Ге-наш-ка!» Он называл эту сопку и фамильной, и семейной, и сопкой мечты.
«Побывав еще раз на ней, я вновь пережил те счастливые мгновения и дни, и счастлив сейчас оттого, что ничто не мешает мне еще крепче любить вас и становиться лучше самому», — закончил он, утирая со лба пот.
— Василий Иванович! Неужели это реально? Взрывники-то? — возбужденно заговорил Грачев.
— Они будут здесь через неделю, — с невесть откуда взявшейся уверенностью заявил Букварев.
— Ну, голова! — восхитился Грачев. — Не зря о тебе я кое-что слышал. Оказывается, многое можешь. Если и в самом деле затащишь сюда взрывников — я тебя за такого субподрядчика и расцелую и премирую!
— Скворцов меня поймет, — сказал Букварев.
— Ну, а чем удивишь меня в этом, надеюсь, последнем послании?
— Его вам читать нельзя. Это жене.
— Значит, я буду твоим почтальоном? — с улыбкой спросил Грачев, уже решив про себя, что все письма разнесет его курьерша.
— Да, — невозмутимо ответил Букварев. — Письма должны вручить лично вы. Это здорово поможет делу.
Грачев крякнул, покрутил головой и откровенно рассмеялся.
— Раз уж настаиваешь, то и жене твоей отнесу, — сказал он, обескураженно разводя руками. — И успокою ее лично, и семье помогу, если в чем нуждается.
— Спасибо. Это было бы хорошо.
Грачев снова посмеялся, всем своим видом показывая, что уж коли связался он с таким норовистым и чудаковатым человеком, то надо нести крест свой, понимать, а не роптать. И еще было заметно, что Букварев ему нравится все больше.
— А теперь прощай, Василий Иванович! Буду у тебя частым гостем, — заговорил он наконец.
— Это правильно. Как можно чаще приезжайте. Много будет вопросиков с этой дорогой, — серьезно ответил Букварев.
Гул уходившего «газика» стих удивительно быстро.
ОДИН НА ОДИН С ЮРОЧКОЙ
И вот он один в этом временном домике, в этих сопках, новоиспеченный начальник, на которого еще не отдан и приказ о назначении.