— Твое пока засранец, дерьмо, что по утрам вылезает из твоей грязной задницы. Я не для того двадцать лет в Америке отпахал под прицелом копов, чтобы ты, присвоил то, что тебе не принадлежит, — сказал мне Карло, прокручивая одним пальцем барабан никелированного «Питона» сорок пятого калибра. — Ты бы хоть своей деревянной головой подумал, что стрелять крыс из «Магнума» сорок пятого калибра это пошло и жестоко. На тебе пятьсот баксов и купи себе автоматический «Руджер» двадцать второго калибра.
Я никогда от денег не отказывался. Лишь только кто-то показывал мне деньги, я никогда не упускал возможности выхватить их и переложить в свой карман для лучшей сохранности. Так случилось и на этот раз. Карло даже подумать не успел, как пятьсот баксов оказались у меня. Нет, я не был жаден до денег. Деньги были всего лишь тем средством, которое удовлетворяло мои тринадцатилетние запросы.
— Да Пинокио, ты своего не упустишь, — сказал Карло глубоко вздыхая. — Далеко пойдешь, пока карабинеры тебя не остановят.
Я тогда не понимал, почему отец всегда называл меня деревянным.
Умом меня вроде Бог не обидел, да и друзья уважали меня за мой утонченный интеллект. Но вот однажды пришел тот день, когда я все — таки узнал тайну своего прозвища. Было это накануне моего дня рождения. Кто бы мог подумать, что богу вдруг стало угодно свести меня с той старухой, которая была свидетелем моего появления на свет. Черт меня тогда угораздил на пересечении улицы Виа Виторио Эммануэль и Виа Рома зацепить бампером своего кабриолета ее ржавое двухколесное чудовище со стертыми шинами. Старуха, не удержавшись на велосипеде, прямо ввалилась ко мне в салон, по пути потеряв свои старомодные башмаки с латунными пряжками.
— Здрасте, — прошипела она, очутившись на заднем сиденье. — Кажется я удачно приземлилась?
— Эй, сеньора, вы часом адресочком не ошиблись? Это моя машина, а не благотворительный фонд святого Себастьяна.
— Вот именно ты и нужен мне сорванец, — сказала ведьма. Мне тогда хотелось выйти из кабриолета и вытащить сеньору из своей машины, но ее таинственный голос остановил меня на половине пути.
— Я знаю, кто ты такой, — прошипела мне старуха прямо на ухо, будто змея. — Твоего папашу звать дон Карло Дженовезе «шарманщик»?
— Это истинная, правда. Кто бы стал с этим спорить, — ответил я, окончательно убедившись, что ее падение было не случайным, а запланированным.
— А ты знаешь, где твоя мать и вообще, кто ты Пиноккио Дженовезе есть на этом свете? — сказала старуха, с каждой минутой интригуя меня все больше и больше.
— Меня звать Пиноккио и я сын папы Карло, — сказал я, гордясь своей фамилией.
— Эх, мой юный друг, только я знаю тайну твоего рождения, потому что вот этими руками я приняла тебя в тот момент, когда твоя мать Мария Полено родила тебя в доме дона Карло. Родила и тут же умерла, так и не дав тебе вкусить материнского молока. С тех самых пор тело ее покоится на дне средиземного моря, а не отпетая душа бродит по сету в поисках пристанища.
— Так что выходит я не родной сын дону Карло? — спросил я загадочную старуху. В ту секунду, когда я узнал тайну своего рождения меня, обуяло бешенство. Все эти годы, которые я прожил в доме папы Карло, в одно мгновение пролетели перед моими глазами и я понял, почему папа Карло, был ко мне так холоден.
— Тебя крестник, ждут в этой жизни необычайные приключения, — сказала старуха. — Ты будешь беден и богат! Ты будешь несчастен и счастлив. Ты познаешь любовь и предательство!
— Ты старуха, мне тень на плетень не наводи. Я никогда не поверю в твои сказки, и у меня нет лишних сольдо, чтобы дать тебе на чай и пасту.
— Эх, Пиноккио, не денег ради я раскрыла тебе эту тайну. Восемнадцать лет назад я поклялась дону Карло Дженовезе, что буду вечно хранить ее. Но я чувствую, что пришел мой час, когда я покину бренный мир и унесу эту тайну с собой в могилу. Ты должен знать, что мать твоя Мария Полено.
— Ах, вот почему меня папа Карло зовет деревянным? Это потому, что моя настоящая фамилия Полено?
— Выходит так, — вздохнув, сказала старуха и, открыв двери моего кабриолета, вышла из него. Подняв свой велосипед, она села на него и как ни в чем не бывало, покатила в неизвестном направлении. Еще несколько минут я сидел в машине, не понимая, что делать дальше. Эта новость, которая стала достоянием моего разума, словно червь поселилась в моей груди, и сердце мое заныло от нестерпимой боли. Вдавив педаль газа в пол, я развернулся и как-то инстинктивно полетел в порт, туда, где бирюзовые волны лизали серые прибрежные камни. Мне хотелось побыть одному. Купив у лотошницы несколько цветов, я не спеша прошел по пирсу до самого конца и, прошептав имя Мария Полено, бросил в море цветы: