7. Сон IV.
Утром в небе не было ни единого облачка. Омытая ночным ливнем долина реки Альба сияла, как только что отчеканенная монета. С вершины донжона окрестность в ясном воздухе просматривалась до самого горизонта.
Город Альбрук просыпался внизу у подножия холма, на котором стоял замок. Уже слышны были крики рыночных торговцев и звон наковальни в кузнице.
Маргарет, или, как теперь было велено её называть, Гвиневера, спала, выпростав из-под одеяла изящную ножку. Закари полюбовался немного, но решил не предаваться утренним ласкам, потому что ночью отведал этих самых ласк преизрядно. Нельзя, конечно, насытиться любовью впрок, но в ближайшую неделю он мог бы обходиться одними воспоминаниями об этой ночи. Он прикрыл конечность герцогини шёлковым покрывалом и тихонько оделся.
Ночью, проведя какое-то время в винном погребе, они с герцогиней поднялись на самый верх донжона, в её личные покои, где продолжали наслаждаться обществом друг друга до рассвета.
Верхний этаж главной башни замка изначально был предназначен для пребывания в нём только во время осады, но герцогиня настояла на том, чтобы устроить здесь свои личные апартаменты, состоящие из спальни и будуара. Спальня герцога находилась ниже.
Служанка герцогини, кстати та самая, что навещала вчера ратника Вольдемара в западной башне, спала на кушетке в будуаре. Маргарет не стесняло её присутствие, видимо, была уверена, что девушка сохранит их тайну. Любящий сейчас весь мир Закари наклонился к ней и поцеловал прямо в уста, а когда та проснулась и уставилась на него сначала испуганно, потом удивлённо, он сказал, смеясь:
– Передай своей хозяйке этот поцелуй!
Быстро свершил он обход замка. Дневная смена ратников находилась на своих постах.
Как раз пришёл обоз с охотничьими трофеями из трёх телег. На передней, прямо на туше исполинского бурого медведя, восседал Гвидо. Эта телега была загружена шкурами хищников: волчьими, лисьими и куньими. На них развалился весь персонал кухни до последнего ложкомоя. На втором возе были навалены олени, косули и кабаны. Над грудой туш торчали огромные лосиные рога. Последний воз был гружён мелкой и пернатой дичью. Головы зайцев, тетеревов, уток, диких гусей, куропаток и фазанов болтались на мёртвых шеях по сторонам телеги.
Гвидо, по всей видимости пьяный, орал дурным голосом какую-то древнюю песню, в которой невнятные, но глобальные претензии к суровой действительности перекликались с готовностью в любой момент завершить бессмысленный круг существования.
Закари наблюдал эту картину с приворотной башни.
– Если ты не прекратишь базлать, как раненный осёл, дорогой Гвидо, я не велю впускать тебя в замок, – прокричал комендант.
– Извини, друг, – замахал руками повар. – Всю ночь под дождём ехали, чтоб мясо не испортилось. И только вино помогало нам согреться, а песни спасали ото сна. Открывайте же скорее! Клянусь никогда не петь больше, если мне позволят добраться до перины.
Кухонный персонал отправили домой с тем, чтобы завтра, когда герцог прибудет в замок, уже был бы готов стол с блюдами из свежедобытой дичи.
Ближе к вечеру, когда солнце уже заходило на посадку над лесом на западе, раздались звуки горна. Закари пришёл к воротам и по озадаченным лицам привратников понял, что что-то не так.
За стенами слышался гомон множества голосов, на его фоне выделялись возгласы:
– Долой герцога!
И:
– Свободу!
Закари вышел на стену над воротами.
Вся дорога от ворот до низа холма была заполонена разнообразно вооружёнными людьми. По большей части это были горожане, но между ними сновали какие-то не очень опрятные люди в зелёных и коричневых накидках.
Очень странно было видеть во главе бунтовщиков бургомистра Альбрука – он дирижировал криками.
Закари поднял руку и дождался, когда смолкнут крики.
– Господин бургомистр, добрый вечер. Не соблаговолите ли объяснить, что происходит?
Однако бургомистр лишь насупился и отвечать не стал. Вперёд вышел один из людей в накидках и прокричал: