Однако самым главным спасением от скуки, рутины и клаустрофобии был гипносон. У каждого обитателя корабля в черепной коробке имелось биоэлектронное устройство, которое в моменты бодрствования выполняло коммуникационные функции. Через него люди «мысленно» связывались друг с другом и с бортовым ИИ. Это во время бодрствования. А во время сна устройство внушало своему владельцу волшебные грёзы, в которых он мог оказаться где угодно и когда угодно: в реалистичных или сказочных декорациях. Эти переживания были настолько натуральны, что при желании космический путешественник был в состоянии представить себе, что его существование на космическом корабле – это сон, а то, что происходит в гипносне, – настоящая жизнь.
Многие так и делали. Но не Камиль Легран, старший помощник капитана. Для него жизнь на корабле была главной, и к обязанностям своим он относился весьма ответственно. И, как любой старпом, мечтал стать капитаном. Он безмерно уважал старого космического волка Закари Вентера, но понимал, что в силу возраста тот мог в любой момент промахнуться.
После тяжёлого дня Камиль решил посидеть в аромобаре. Он вдыхал расслабляющий коктейль «Морской бриз» у стойки и отдавался мечтам о капитанских шевронах.
– А что это наш бравый старпом заскучал? – услышал он нежный голосок, и маленькая ручка легла ему на плечо. – Вы будете сегодня на вечеринке у моего прапрадедушки?
Это была Сара Гольденберг, приятная во всех отношениях шестидесятилетняя особа, слишком на его вкус юная и неопытная. Её внимание к нему было подчас слишком навязчивым.
– Загляну непременно, – заверил её Камиль.
Визит вежливости на торжественный ужин, посвящённый окончанию путешествия, организованный первым лицом на корабле, действительно, входил в его планы на вечер, но надолго задерживаться там он был не намерен. Докторша назначила ему сегодня свидание в одном из бассейнов. Из них откачали воду, зато водохранилище не участвовало во вращении вместе с населёнными отсеками, и невесомость в нём была стабильной. Камиль имел доступ во все помещения корабля, и уединение с автором «Любви в невесомости» не грозило ему никакими увечьями.
Когда далеко за полночь старпом вернулся к себе в каюту, его, вопреки обычаю, никто не встретил. Пёсик лежал на своём месте, обиженно отвернувшись к стенке.
– Что случилось, Рамзи? Ты не заболел?
– Ты не зашёл позаботиться обо мне, и меня полчаса бултыхало по всей каюте, а потом я упал с потолка на заблёванный пол и чуть не переломал себе все лапы. Робот-уборщик смеялся надо мной. Я хотел его укусить, но он треснул меня током.
– Прости, дружок, я действительно совсем забыл про тебя, – виновато признал Камиль.
Объяснять собаке, что роботы-уборщики чувством юмора не обладают, а потому не смеются, было бесполезно. Несмотря на то, что генномодифицированные животные научились говорить и обрели подобие разума, их лапы в руки не превратились, и в некоторых аспектах они были совершенно беспомощны. Наблюдая за порядком на всём корабле, Легран не сумел соблюсти его у себя дома.
Глава 5.
– Ну что, Александр, как ваши впечатления от второго сеанса гипносна?
После сегодняшнего пробуждения Невструев находился в состоянии приятного нервного и физического возбуждения. Вчера с ним происходило нечто подобное, но в гораздо меньшей степени. Сегодня же хотелось вершить невероятное и тут же ниспровергать его, не оставляя камня на камне, и снова возвеличивать ниспровергнутое. Сравнивать с землёй, испепелять, а потом на пустом месте воздвигать и созидать. Вещать, развенчивать и провозглашать, рождать и хоронить истины. Двигать горы или хотя бы мебель. Он и так еле сдерживался, и несчастная психологиня попала, что называется, под горячую руку.
– Эх, Стейси, вот и видно, что вы слишком давно живете в Израиле. Не «как ваши», а «какие у вас». Отвечая на вашем русско-ивритском суржике: интересантнее, чем вчера, и этот интерес далёк до исчерпания.
– Зачем же вы дразнитесь?
– Не обижайтесь. Огрехи в языке нещадно раздражают нежный эпителий моих слуховых рецепторов.
– Понятно. И все же, будьте любезны, соблаговолите ответить на мой вопрос по-человечески, – приняла «челлендж» высокого штиля Стейси.
– Неплохо. Но тут что-то одно в идеале: или «будьте любезны», или «соблаговолите», иначе для вас это звучит слишком уничижительно…
– Если вы такой знаток русского языка, что ж до сих пор ничего путного не написали? – не выдержала психологиня.
– Всё-всё. Больше не буду, – Александр поднял руки. – Будем считать – мы квиты. Отвечая на ваш вопрос касательно моих впечатлений от гипносна: какая-то дикая эйфория и повышенная чувствительность.
Стейси уже взяла себя в руки, надела очки и занесла его ответ в компьютер.
– Что же вас более всего впечатлило сегодня?
– Гм… Вы такие вопросы задаёте, что даже неудобно отвечать.
– Бросьте. Мы оба профессионалы.
– Ну что ж… Вы когда-нибудь совокуплялись в невесомости?
Стейси забила несколько слов в компьютер.
– До сих пор не приходилось.