Приключения Буратино (тетралогия)

– Оказывается, это гораздо интереснее, чем в воде. Мы два олимпийских бассейна туда-сюда в воздухе «проплыли». Одно неудобство… – разоткровенничался было Невструев.

– Избавьте меня от подробностей, – перебила его Стейси. – Эти детали никак не продвинут исследование.

– Жаль. Что ж, опишу это в своих «мемуарах». Разве не должен литератор быть не только наблюдателем? Мне кажется, он должен давать советы, обучать и предлагать выходы из ситуаций.

– Очень спорно. Насколько я помню, многие великие писатели утверждали, что их задача лишь отражать действительность. Я – твоё зеркало, и все такое.

– Ну и к чему мы пришли в итоге? Оглянитесь на этот мир. Кошмар. Вместо того чтобы живописать покосившийся забор, подойди и поправь. Кто за тебя это сделает?

– Но одно дело – забор, другое – мироустройство. Его просто так не поправишь. Это дело более узких специалистов.

– А почему судьбу человечества должны решать негодяи политики, мздоимцы чиновники и жлобы олигархи? Почему не творческая интеллигенция? – люди в большинстве своём добрые хотя бы в намерениях.

– Именно что в намерениях. Потому что, как только от них по-настоящему начнёт что-то зависеть, они тут же станут негодяями, мздоимцами и жлобами.

– Может быть, в ваших словах есть доля истины… – резко погрустнел Александр. – Но такое ощущение, что вы говорите это, лишь бы противоречить мне.

День в библиотеке пролетел незаметно. Невструев был так увлечён протоколированием своих ночных приключений, что абсолютно не замечал течения времени. Прерывался лишь на отправления естественных нужд, с которыми старался разобраться как можно быстрее. Он прикинул, что за месяц эксперимента, если будет писать по главе в день, то действительно напишет хоть и не роман, конечно, как предрекала ему Стейси, но полновесная повесть вполне может получиться.

Лишь одна мысль смущала его: после того как утренний приступ мании отпустил, Александру стало стыдно перед геверет Копхилер. Его саркастический тон во время беседы с ней казался теперь абсолютно неуместным.

«Ладно, – утешал он себя, – если она умный человек, то поймёт, что я просто был «в ударе». Такой вот побочный эффект у их гипносна. Я не виноват. Поймёт и простит. А если не поймёт, если дура, так и бог с ней».

Тут он вспомнил, что, описывая свои приключения на «Луче надежды», забыл упомянуть про милую говорящую собачку. Он дополнил главу описанием её злоключений в невесомости. Только тут он посмотрел на часы в углу монитора и понял, что Стейси уже давно должна быть дома и не зайдёт навестить его в библиотеке.

«Что ж, значит, дура. Какая досада». Александр пошёл ужинать.

Глава 6.

Корабль «Луч надежды» без всяких конструкционных переделок мог бы совершать не только межзвёздные, но и межгалактические рейсы. Более того, крейсерская скорость космического судна в перелётах между Солнечной системой и системой Сигмы Дракона была равна половине световой, но его возможно было разогнать гораздо сильнее, до околосветовой скорости. Но тогда расход горючего на единицу расстояния вырос бы на порядки. А основным топливом для фотонного двигателя служило чистое золото.

Конструкторы корабля посчитали это вещество наиболее подходящим для такого применения по всем параметрам: прежде всего по плотности, затем по другим физическим и химическим свойствам, а также, как это ни парадоксально, – по стоимости. Все остальные элементы, которые могли бы наибольшей массой занимать наименьший объём, оказались дороже «презренного металла». Кроме того, представителям семейств Гольденбергов, Самсоновых, Аль-Ахмади и Шуньфу проще всего было раздобыть именно золото. Всю свою историю их предки имели необъяснимую страсть накапливать этот металл в виде разнообразных монет, ювелирных изделий, посуды, статуй, слитков и даже самородков, как будто предчувствовали, что когда-нибудь он сможет сгодиться на что-то более полезное, чем услаждение взора своим благородным глянцевым или матовым отливом.

Каждый протон из семидесяти девяти содержащихся в ядре этого химического элемента в реакторе двигателя расщепляется на четыре фотона и один пи-мезон. Пи-мезон, он же пион, он же нейтретто, оказывается абсолютно бесполезен и даже вреден, потому что в пекле реакции тут же разваливается на два гамма-кванта, образующие радиоактивное излучение, которое приходится поглощать специальными защитными слоями в оболочке гигантского отражателя, имеющего 603 метра в самом широком месте. А вот четыре световые частицы разлетаются из реактора во все стороны, отражаются в параболическом зеркале и вырываются из него строго параллельно друг другу, создавая реактивную тягу.