Приключения ДД. Стрела Амура

Наузова сделалась сама не своя. Её смятение вызвало в Диме не шуточную тревогу. Мила с горечью произнесла:

— Ты хочешь украсть у святых отцов?! Позарился на церковную утварь? Остановись!

Юного волхва затрясло:

— Я хотел… Я не хотел… Это же для благого дела…

— Не греховными делами добро творят.

Диме стало стыдно. Он чуть не опозорился перед Милой. Он виновато прикрыл глаза ладонью и безысходно произнёс:

— А как же Катя и Петя?

— Разберёмся. Должен быть другой путь…, — начала утешать Наузова, и приглушённо пискнула.

Юный волхв взглянул на неё и похолодел от ужаса. Самодовольный Прокул сжимал Милу.

— Какие прекрасные греховные намеренья, — заскрежетал старик, — если бы не они, я бы ещё долго вас выслеживал, ты отъявленный молодец, — он плутовски расхохотался, харкнул и ехидно вымолвил, — что ты её слушаешь? Иди! Ты же мужчина! Соверши, что задумал!

— Нет! Я не буду красть! — выкрикнул Дима и шагнул вперёд.

— Как суров! — издевательски восхитился Прокул, он мерзко рассмеялся и зловеще прошептал, — мне нужен ты и осколок Коркулум. По доброй воле. Без выкрутасов. Даю время подумать.

От шока Диму словно пригвоздило к паперти. Он не успел ничего сказать, старик исчез вместе с Наузовой.

Глава 37

Диму уже не интересовали аргументы и доводы спорщиков. Хохот ротозеев и людской гомон превратился в белый шум. На душе сделалось жутко паршиво. В голове словно поселился непроглядный туман, уши заложило, руки безвольно повисли. Скверное состояние нарастало с геометрической прогрессией. Только одно сейчас заботило — он слышал, как скорбно рыдает его сердце от токсичной боли разлуки, но противоядие отсутствовало. План как вернуть Милу никак не приходил на ум. Невидящим взором, Дима окинул округу и упёрся взглядом в мистера Далтона и сироток. Катя и Петя, прижавшись, друг к дружке стояли около дома-музея Кускова. Рядом с ними, щёлкая фотоаппаратами, топталась новая группа туристов. Дима встрепенулся. Состояние, замешанное на бессилии и раздражении после похищения Наузовой, точно фильм на экране по приказу пульта встало на паузу. Бесприютные горемыки пробудили его юношеский пыл и подтолкнули к активным действиям.

«Хотя бы их я должен защитить» — принял решение юный волхв и стремглав бросился к музею.

Омелия не ленилась, она борзо упорствовала, успела разобрать весь потолок в центральной комнате. Дима прищурился, лихо, размышляя над тем каким образом раз и навсегда изгнать из Тотьмы эту наглую дамочку, да так, чтобы к детям претензий не было. И тут его озарила идея. Дроздов распахнул окна и принялся крушить всё, что было внутри. Как сын историка, он это делал бережно, чтобы ни один экспонат не пострадал. Вещи летали, пикируя миссис Далтон. Атака произвела должное впечатление: Омелия визжала, как ужаленная, но сдаваться пока не собиралась. Она вооружилась курительной трубкой индейцев и отмахивалась ей как рапирой.

— Кыш! Кыш! Проклятый домовой! Отдавай мой клад! Я всё равно его найду!

На воинственные возгласы сбежались люди. Будто стаей цикад застрекотали фотокамеры, бесконечные вспышки которых высветили вопиющий беспорядок в музейном помещении, где сумасбродная женщина, вытворяя клоунадные пируэты, чинила вокруг себя сущий хаос. Неизвестно сколько бы ещё это продолжалось, остановил беспредел паренёк экскурсовод. Он вызвал дежурное на такой казус подкрепление: широкоплечие тотьмичи насильно вывели разбушевавшуюся посетительницу. Дэвид моментально спасовал: тучный мужчина выглядел перед русскими богатырями неповоротливым тюленем. Мистер Далтон снова охладел к окружающему миру и уткнулся в мобильник. Юрец обнял картавого коллегу и восторженно шептал ему на ухо:

— Не спеши, разгонять, пусть побольше нафоткают. Вот это рекламище! Во всех соцсетях будет! Интернет просто взорвётся! Да на наших призраков и домовых со всей страны съедутся! От клиентов отбоя не будет! Озолотимся!

Прибыли полицейские. Всех задержали до выяснения обстоятельств. Протокольные шаги юный волхв отслеживать не стал. Он побрёл в церковь. Там его встретил привычный запах ладана. Дима встал подле резного иконостаса. Молитва сначала не шла, по-прежнему давил стыд, и Дроздов потупил взор от святых ликов. «Бог есть любовь. Милосердие Господа не имеет границ. Всё прощается, если человек сам хочет быть прощёным» — пронеслось в голове и в памяти всплыли слова из когда-то услышанной проповеди: «… люди, мы все, как если бы единый организм. Если заболел зуб или желудок, то боль может ощущаться и в других местах. Мы можем не знать лично человека, но перед ним виноваты. Ибо наши грехи ослабляют Церковь, а в её лице — Тело Христово. Если мы искренне чаем воскрешения когда-либо живущих и хотим, чтобы нас преображённых принял Новый мир после Судного дня, то должны просить прощения у каждого и прежде всего не творить греха. Прощение меняет мир…».

— Прощение меняет мир, — повторил Дима, — всем даровано прощение, но не все этим пользуются, гордыня не отпускает.