Приключения Джона Девиса. Капитан Поль

Проснувшись на другой день, мы увидели, что идем по Эгейскому морю к группе Цикладских островов. Под вечер мы вышли в пролив, отделяющий Тено от Микони, и вскоре бросили якорь в порту островка мили в три длиной и около мили шириной. Константин сказал мне, что мы простоим тут только ночь, и предложил ехать с некоторыми из его людей на берег, посмотреть, как ловят перепелок сетями, а после прийти к нему ужинать. Узнав, что этот остров, который называется Ортигией, есть древний Делос, я отправился и в час обошел его весь: он необитаем и представляет одни развалины.

Когда я вернулся, Константин и Фортунат ждали меня ужинать. Мы в первый раз сидели за одним столом. Они придали этому ужину некоторую торжественность. Впрочем, с тех пор как я принялся лечить Фортуната, обходились со мной очень хорошо. Вообще в этих двух людях заметна была образованность и деликатность, совершенно противоречащая их ремеслу, и я не раз удивлялся. В тот вечер они были еще ласковее со мной, чем обыкновенно. После ужина, когда слуги два раза обнесли в серебряном кубке самосское вино, подали зажженные трубки и ушли, я стал говорить об этом. Они переглянулись, улыбаясь.

– Мы ждали этого вопроса, – сказал Константин, – ты судишь о нас точно так, как судил бы любой другой на твоем месте, так что обижаться нам не на что.

И он рассказал мне свою историю, старую, но всегда занимательную – историю людей с гордым, буйным характером, которые, сделавшись жертвой несправедливости, платят людям злом за зло. Константин был майниот, предки его принадлежали к числу тайгетских волков, которых турки не могли ни сделать ручными, ни выгнать из гор и наконец оставили в покое. Дмитрий, отец Константина, влюбился в одну молодую гречанку, родители которой переехали в Константинополь. Он последовал за ними, женился и поселился в Пере. Он жил там со своими детьми в богатстве и благополучии, как вдруг в соседнем доме одного турка вспыхнул пожар. Через неделю после того распространились обыкновенные в этих случаях слухи, стали говорить, будто дом подожгли греки, а турецкая чернь, радуясь предлогу, нахлынула ночью в этот квартал и разграбила дома греков. Фортунат и Константин защищались некоторое время, но, видя, что Дмитрий пал, они с некоторыми родственниками захватили сколько могли золота, покинули свой дом и товары и ушли через заднюю дверь. Им удалось добраться до Мраморного моря, потом до Архипелага, и они сделались пиратами. С тех пор они разъезжали по морю, так же грабили и жгли корабли, как их дома и товары были сожжены и разграблены, и в отмщение за смерть Дмитрия умерщвляли всех турок, которые попадались им под руку.

– Любопытство твое нам очень понятно, – сказал Фортунат, когда отец его окончил рассказ свой, – но и ты, конечно, понимаешь наше беспокойство. Ранив меня, ты сам, как Ахилл, вылечил мою рану. Ты нам теперь брат, а мы для тебя всё еще пираты, разбойники. Нам нечего бояться своих земляков-греков: в душе они все желают нам добра, нечего бояться и турок: их корабли никогда не нагонят наших фелук, как филины – ласточек, а в нашей крепости они нас атаковать не посмеют. Но ты, Джон, принадлежишь к народу могущественному, у ваших кораблей такие же быстрые крылья, как у наших самых легких судов. Обида, сделанная одному англичанину, считается у вас оскорблением для всего вашего народа, и король ваш никогда не оставит ее без наказания. Ты не будешь иметь причины жаловаться на нас, поклянись же нам, Джон, что ты никогда не откроешь нашего убежища, в которое мы введем тебя. Мы не требуем твоей дружбы: ты не захочешь быть другом пиратов, но мы просим тебя не выдавать нас, этим ты обязан всякому, кто введет тебя в свой дом, в свое семейство. Если ты не дашь нам этого обещания, мы останемся здесь, пока я не оправлюсь, а потом мы исполним свое обещание, отпустим тебя. Мы дадим тебе золота и драгоценных камней, сколько ты потребуешь, у нас их здесь столько, – прибавил Фортунат, толкнув ногой сундук, – что было бы чем заплатить самому Эскулапу. Потом ты можешь ехать, куда тебе угодно, можешь жаловаться своим консулам, и, может быть, мы когда-нибудь снова сойдемся с оружием в руках. Или, если хочешь (он снял с шеи четки и положил их на стол), поклянись мне на этих четках, которые дал моему деду константинопольский патриарх, что ты не станешь жаловаться, не донесешь на нас, и мы сегодня же снимемся с якоря, а завтра ты наш друг, наш гость, наш брат, наш дом будет твоим домом, и мы ничего не станем скрывать от тебя.