Приключения Джона Девиса. Капитан Поль

Я начал одеваться. Гардероб мой был небогат: только две пары платья, которые я купил в Стамбуле. Я достал народное: ливанский костюм из лилового сукна с серебряными вышивками. Я не знал, что мне надеть на голову: тюрбан из белой кисеи, который обхватывает все лицо, проходя под подбородком, или красную шапочку с длинной шелковой кистью, но поскольку у меня были довольно красивые светло-русые волосы, которые сами собой вились, то я решился надеть шапочку. Надо, однако же, признаться, что я принял это важное решение после довольно продолжительного размышления, которое сделало бы честь любой кокетке. В восемь часов пришел за мной Константин. Я прождал его ровно три часа.

Я пошел за ним, лицо мое было спокойно, а сердце хотело выпрыгнуть из груди. Мы спустились с лестницы, ключ от которой был у хозяина, и я очутился во дворе, куда так часто с жадностью погружался взорами. Когда мы вошли в павильон, я чувствовал, что колени мои подгибались. В эту минуту Константин оглянулся на меня; боясь, чтобы он не заметил моего волнения, я собрался с силами и пошел за ним по лестнице, покрытой турецким ковром, в который ноги уходили как будто в мох. Уже на лестнице воздух был наполнен теплым благоуханием розы.

Мы вошли в первую комнату, и Константин оставил меня тут на минуту одного. Она была убрана совершенно по-турецки: потолок резной, расписанный самыми яркими красками в византийском стиле. По белым стенам вились прихотливые арабески из цветов, рыб, киосков, птиц, бабочек, плодов; все это было с большим вкусом переплетено и перемешано. По периметру всей комнаты стояли диваны, покрытые лиловой шелковой тканью с серебряными цветочками, в углах диванов лежали одна на другой подушки из той же ткани. Посередине комнаты был круглый бассейн, и сквозь прозрачный покров свежей воды виднелись индийские и китайские рыбки с голубой и золотистой чешуей, по краям сидели голуби, сизые с розовым отливом, такие хорошенькие, что даже у Венеры на острове Пафос или Цитера лучше этих, должно быть, не бывало. В углу, на треножнике древней формы, горели алоэ и жасминная эссенция, нежный пар их вылетал в открытое окно, и в комнате оставалось только легкое благоухание. Я подошел к окну, оно было прямо против моего, следовательно, из-под этой самой решетки выставлялась обворожительная ручка, которая свела меня с ума.

В это время Константин вернулся, извиняясь, что так долго заставил меня прождать, и сваливая вину на женские капризы. Фатиница, которая прохворала три дня, решилась накануне прибегнуть ко мне, а теперь ни за что на свете не хотела принять меня, но наконец кое-как согласилась. Я поспешил воспользоваться позволением и, боясь, чтобы она опять не передумала, просил Константина вести меня: он пошел вперед, я за ним.

Не стану описывать второй комнаты, здесь только один предмет приковал к себе все мое внимание: сама больная, в которой я сразу же узнал Фатиницу. Она лежала на шелковых подушках, опустив головку на спинку дивана, как будто не в состоянии была ее поддерживать. Я остановился у дверей, а отец подошел к ней и стал говорить по-гречески, так что я между тем мог на свободе рассмотреть ее.

На лице у нее, как всегда у женщин в Турции, была маленькая вуаль, уголком, как бывает у масок, унизанная внизу рубинами, на голове – шапочка с цветами, вышитыми по золотому полю, а сверху, вместо-обыкновенной шелковой кисти, висела кисть жемчужная. Волосы на висках были завиты по-английски и лежали на щеках, а сзади, заплетенные и покрытые маленькими золотыми монетами в виде чешуи, висели до самых колен. На шее у нее было ожерелье из венецианских цехинов, соединенных между собой колечками; чуть ниже ожерелья, которое не доходило до груди, а обвивалось вокруг шеи, был шелковый корсаж, который так плотно охватывал плечи и грудь, что нисколько не скрывал обворожительных форм. Рукава этого корсажа, начиная с локтя, были разрезные и с одной стороны завязаны золотыми шнурками, а с другой застегнуты жемчужными запонками, сквозь отверстия рукавов виднелись белые кисти с множеством браслетов, а потом и восхитительные ладони с ноготками, выкрашенными вишневым цветом. Одна из этих миленьких ручек небрежно держала янтарный мундштук наргиле, богатый кашемировый кушак – сзади повыше, спереди пониже – придерживался застежкой из драгоценных камней. Под кушаком были шальвары из индейской кисеи, широкие, все в складках, они оканчивались у щиколотки, а из-под них выставлялись обнаженные ножки, на которых ногти были выкрашены так же, как на руках. Но когда я вошел, эти беленькие ножки скрылись, как испуганные маленькие лебеди прячутся под крылья матери.