Приключения Эмиля из Лённеберги

Как ты думаешь, что делает хозяин хутора, если он висит с непокрытой головой под проливным дождём? Он зовёт на помощь? Нет, не зовёт. Потому что знает лённебержцев. Он прекрасно понимает, что, если кто-нибудь увидит его в таком положении, он станет посмешищем для всей Лённеберги, а может, и для всего Смоланда до конца своих дней. Нет, он не будет звать на помощь!

А тем временем Эмиль, который вернулся в дом в том прекрасном настроении, которое бывает, когда ты выполнил порученную тебе работу, просто из кожи вон лез, чтобы повеселить сестрёнку Иду. Ей очень скучно так долго сидеть тихо, подумал Эмиль, а потому он повёл её в прихожую, и они развлекались здесь тем, что мерили по очереди все галоши. Галоши стояли в ряд вдоль стены, огромные и маленькие, и сестрёнка Ида визжала от восторга, когда Эмиль с важным видом расхаживал в галошах пастора и всё повторял «таким образом» и «кроме того», точь-в-точь как пастор. В конце концов галоши оказались разбросанными по всей прихожей, и Эмиль, любивший порядок, решил их сложить все вместе: посреди передней вмиг выросла огромная гора из галош.

И тут Эмиль вдруг вспомнил про Свинушка, которому обещал принести на ужин объедки с праздничного стола. Он сбегал на кухню, свалил всё, что там нашёл, в миску и с миской в одной руке и фонарём в другой выскочил во двор. Дождь по-прежнему лил как из ведра, но он смело шёл в темноте, чтобы порадовать своего поросёночка.

И вот тут-то – о, я содрогаюсь, когда об этом думаю! – тут он увидел своего отца! И отец увидел его. Ох, как это было страшно!

– Беги за Альфредом, – зашипел папа Эмиля. – И вели ему взять с собой кило динамита. Я хочу, чтобы домик Триссе сровняли с землёй!

Эмиль помчался за Альфредом, и Альфред прибежал. Не с динамитом, конечно, да и папа Эмиля сказал это только во гневе, а с пилой – папу надо было выпилить, другого способа освободить его не было.

И пока Альфред пилил, Эмиль стоял на стремянке и в отчаянии держал над своим бедным папой зонтик, чтобы его не хлестал больше дождь. Ты, конечно, понимаешь, что минуты, которые Эмиль провёл, стоя на стремянке, были не из самых приятных в его жизни, потому что папа всё время рассказывал, что он сделает с Эмилем, как только освободится. И папа даже ничуть не был благодарен Эмилю за то, что тот стоял теперь с зонтиком, прикрывая его от дождя.

Альфред пилил так усердно, что опилки летели во все стороны. А Эмиль не зевал: в то мгновение, когда Альфред допилил до конца и папа Эмиля с грохотом свалился на землю, в то самое мгновение Эмиль отбросил зонтик и со всех ног понёсся к сараю. Он влетел в него, на секунду опередив своего папу, и заперся на засов. Так что папе ничего другого не оставалось, как снова ломиться в закрытую дверь. Но долго это продолжаться не могло, потому что ему необходимо было успеть ещё показаться гостям. Изменив своим правилам, он выкрикнул несколько бранных слов и исчез. Но, прежде чем появиться на людях, ему надо было незаметно прокрасться в спальню и переодеться во всё сухое.

– Где это ты так долго пропадал? – недовольно спросила мама Эмиля своего мужа, когда он вернулся к гостям.

– Об этом мы потом поговорим, – хмуро ответил папа.

Вечер на хуторе подходил к концу. Пастор запел псалом, и все присутствующие его подхватили, каждый на свой лад.

– «Настанет день, пробьёт наш час…» – пели они. А потом пришло время расходиться по домам. Но когда гости вышли в прихожую, то первое, что они увидели, была огромная гора галош, освещённая слабым светом керосиновой лампы.

– Это работа Эмиля, сразу видно, – в один голос сказали все.

А потом каждому, в том числе и пастору с супругой, пришлось по очереди садиться на скамеечку и долго перебирать и мерить галоши. На это ушло ещё добрых два часа, а потом гости сухо поблагодарили хозяев, попрощались и исчезли в темноте и дожде.

С Эмилем они не смогли попрощаться, потому что он ведь сидел в сарае и, пыхтя, выстругивал своего сто восемьдесят четвёртого человечка.

Суббота, 18 декабря, когда Эмиль сделал нечто такое, от чего вся Лённеберга пришла в восторг, и ему простили все его шалости, вернее, просто о них забыли

Близилось Рождество. Когда темнело, все обитатели хутора Катхульт собирались на кухне, и каждый занимался своим делом. В тот вечер мама Эмиля пряла на прялке, папа чинил башмаки, Лина чесала шерсть, Альфред и Эмиль стругали колышки для граблей, а сестрёнка Ида мешала Лине работать, пытаясь втянуть её в новую игру.

– Понимаешь, это выходит только с тем, кто боится щекотки, – объяснила Ида, а значит, ей годилась только Лина. Ида водила своим маленьким пальчиком по юбке Лины и говорила:

Дорогие папа с мамой,
Дайте мне муки и соли,
Заколю я поросёнка!
Заколю, а он как вскрикнет!