Приключения Эмиля из Лённеберги

А потом все жители хутора поехали домой, в Катхульт. Маркус бодро бежал рысью, а Юлан поспевала, как могла, — её привязали сзади к коляске. Эмиль снова проснулся и увидел тёмный лес и светлое летнее небо, он вдохнул запах сена и лошади и услышал топот копыт и скрип колёс. Но почти всю дорогу он проспал, и ему приснилось, что Альфред скоро вернётся домой, в Катхульт, к Эмилю. Так оно и случилось.

Итак, Эмиль веселился на Хультсфредском поле 8 июля. Догадайся, искал ли ещё кто-нибудь Эмиля весь этот день? А если не догадался, то спроси Крёсе-Майю! Впрочем, нет, лучше не спрашивай, потому что она покрывается красными пятнами, когда с ней об этом заговаривают.

Теперь ты знаешь, что натворил Эмиль 7 марта, и 22 мая, и 10 июня, и 8 июля. Но для тех, кому охота проказничать, есть и другие дни в календаре, а Эмилю всегда охота проказничать. Он шалит почти каждый день весь год напролёт, но особенно надо отметить 9 августа, 11 октября и 3 ноября. Ха-ха-ха, не могу удержаться от смеха, когда подумаю о том, что он выкинул 3 ноября, но рассказывать не стану, потому что обещала маме Эмиля молчать. Хотя именно после этого в Лённеберге стали собирать деньги. Все жители деревни до того жалели Свенсонов с хутора Катхульт из-за их озорника мальчишки, что никто из них не отказался дать по пятьдесят эре. Собранные деньги завязали в узелок и принесли маме Эмиля со словами: «Может, тут хватит денег, чтобы отправить вашего Эмиля в Америку?»

Хорошенькое дело! Отправить Эмиля в Америку… А кто тогда стал бы у них председателем сельской управы? Конечно, через много лет…

К счастью, мама Эмиля не согласилась на такое глупое предложение. Она очень рассердилась и в гневе швырнула узелок с деньгами в окно, да так, что монетки разлетелись по всей Лённеберге.

— Эмиль прекрасный мальчик, — твёрдо сказала она. — И мы любим его таким, какой он есть!..

И всё же мама была не спокойна за своего Эмиля. Так обычно бывает с мамами, когда люди приходят к ним с жалобами на их ребёнка. И вечером, когда Эмиль уже лежал в постели со своим кепариком и ружариком, она села на край его кровати.

— Эмиль, — сказала она, — скоро ты уже пойдёшь в школу. Что же с тобой будет? Ведь ты такой озорник, только и делаешь, что проказничаешь…

Эмиль лежал и улыбался, а большие голубые глаза так и сверкали из-под копны светлых волос.

— Тра-ля-ля, тра-ля-ля, — пропел он, потому что такие разговоры он и слушать не хотел.

— Эмиль, — уже строго сказала мама, — как ты будешь себя вести, когда пойдёшь в школу?

— Хорошо, — ответил Эмиль. — Думаю, что перестану проказничать… когда буду в школе.

Мама Эмиля вздохнула.

— Да-да, понадеемся на это, — сказала она и пошла к двери.

Но тут Эмиль поднял голову с подушки, обезоруживающе заулыбался и добавил:

— Но это не наверняка!

Да, я совсем забыла тебе рассказать, что не только мама, но и Лина была решительно против того, чтобы отправить Эмиля в Америку. Но, пожалуйста, не думай, что из любви к нему. Скорее наоборот. Вот послушай, как дело было.

Когда жители Лённеберги принесли маме Эмиля деньги, собранные, чтобы отправить Эмиля в Америку, мама, как ты помнишь, очень рассердилась.

— Эмиль прекрасный мальчик, — твёрдо сказала мама. — И мы любим его таким, какой он есть! Он никуда не поедет!

А Лина подтвердила:

— Конечно! Об американцах ведь тоже надо подумать. Они не сделали нам ничего плохого, за что же нам насылать на них Эмиля?

Но тут мама Эмиля строго и укоризненно на неё посмотрела, и Лина поняла, что сморозила глупость. Она добавила, пытаясь исправить положение:

— В газете писали, что в Америке было страшное землетрясение… Я считаю, что после этого отправлять к ним Эмиля нельзя. Это жестоко и несправедливо!

— Иди-ка ты, Лина, лучше коров доить, — сказала мама.

Лина взяла подойник, отправилась в хлев и стала доить так усердно, что брызги летели во все стороны. И при этом всё бормотала себе под нос:

— Должна же быть на свете справедливость. Нельзя, чтобы все беды разом обрушились на американцев. Но я готова с ними поменяться, я бы с радостью им написала: «Вот вам Эмиль, а землетрясение пришлите нам!»

Но она бесстыдно хвасталась. Куда ей писать в Америку — ведь её письмо и в Смоланде никто не мог разобрать. Нет уж, если кому писать в Америку, так это маме Эмиля. Она отлично умела писать и записывала все проделки Эмиля в синюю тетрадь, которую хранила в ящике стола.

«Чего ради ты это делаешь? — не раз спрашивал папа. — Только зря наш карандаш испишешь!»

Но маму это нимало не заботило. Она записывала все шалости Эмиля, чтобы он узнал, когда вырастет, что вытворял мальчишкой. И тогда он поймёт, почему его мама так рано поседела.

Только ты не подумай, что Эмиль был плохой — нет-нет, его мама говорила чистую правду, когда уверяла, что он прекрасный мальчик.

«Вчера Эмиль был выше всяких похвал, — писала она 27 июля в своей тетради. — За весь день ни разу не нашалил. Наверное, потому, что у него была высокая температура».