«Приключения, Фантастика» 1992 № 03

— Ну так вот, с вами и не доскажешь, — смуглая взяла что-то в щепоть с плоской тарелочки, пихнула в рот, пожевала. — Никто меня не спрашивал — говорят; полезай и помалкивай, потом спасибо скажешь! Втиснули в камеру. Я и отключилась сразу. И никакие женишки мне не снились, вранье все это! У меня и не было женишков! Два полюбовничка сбежали еще до рейса, а новым не обзавелась покуда. Короче, отключилась тра-та-та-та, — ругательства были отменными и многоступенчатыми. — А как прочухалась, не знаю. Только дверца вдруг открывается, и стоит вот такое чучело чешуйчатое, — она куда-то махнула рукой, но Иван не понял куда, зачем. — Я снова с копыт! В себя прихожу — рожа трехглазая, мурло брыластое — я в отключку! На третий раз удержалась, А они меня за собой, вдоль всего коридорчика по анабиоотсеку. И вытаскивают — одного за другим вытаскивают! Наших в трейлере было человек под сорок, много. Так они чего тра-та-тата! Они — бабу в сторонку, ко мне впритычку, а как мужика вытянут — хвать его когтищами от горла до… — смугляночка все называла своими именами, и Ивану становилось не по себе от этого физиологизма начала двадцать первого века. Но он слушал. — Так вот, комбинезончик вместе с кожей сантиметров на пять вглубь — хряк! А потом с двух сторон подняли, дернули, встряхнули — и вылетай родимый из собственной шкуры голышом!

— Фу, что за гадости ты говоришь! Слушать невозможно! — возмутилась стройненькая, тоненькая.

— Чего было, то и говорю! Я их, что ли, обдирала, ты чего на меня бочку катишь, стервозина?! Слушай и не возникай! Вот так вот всех и обошли! А нас-то волокут, мы идем… — страшно, наступить некуда — повсюду освежеванные дрыгаются, дергаются, какие и ползают, живые, не сразу вырубались. А эти твари прямо по ним когтищами, запросто, у них, видать, такое дело обычное, не привыкать. Меня еще раза три вырубало. Только у этих ящериц не забалуешь, сами знаете, только чего — коготь под задницу или еще куда, и аля-улю! только попрыгивай себе! По колено в кровище, меж тел ободранных… Ох, не приведи Господь! А потом за баб взялись, какие поплоше да постарше — головешку набок! Так-то вот. А тебе тут не нравится, видишь ли, цаца какая!

Иван подошел почти вплотную. Его отделяли от женщин три-четыре метра. Он выбрал очень удобную позицию — за свисающей с дерева ветвью, покрытой густейшей листвой. Он полностью был уверен, что его не заметят.

Женщины были ухожены и хороши, видно, их холили и лелеяли в этом садике. И какие бы оттенки не имела их кожа, кожа эта была гладкой, упругой, чистой, чуть поблескивающей, что говорило и об отменном питании, и о достатке витаминов, и, возможно, о массажах, душах и прочем, прочем. Блестящие пышные волосы — у одной иссиня-черные, у другой — белокурые, у третьей — русые с пепельным налетом, говорили о том же. Что же касалось их фигур, то у Ивана просто дух захватывало, он готов был стоять здесь до полного изнеможения и любоваться этими волнительными полными бедрами, стройными и сильными ногами, гибкими талиями, высокими и налитыми грудями, чуть покачивающимися при каждом движении. Он уже позабыл, где находится, позабыл про опасности и тревоги. Он был с ними, он ничего не видел кроме них. Чувство одиночества сразу пропало, исчезло, улетучилось. Он вглядывался в их живые ясные глаза, в открытые прекрасные лица, упивался их голосами, иногда и грубыми, резкими, но не менее влекущими от того. И он не обращал внимания на ожерелья из жемчуга. Да и откуда здесь мог взяться этот самый жемчуг! Он не видел алмазных нитей на их шеях, в волосах, не замечал тоненьких витых браслетиков, поблескивающих на запястьях и лодыжках. Ничего из всех этих и многих других украшений он просто не видел, точнее, видел, конечно же, но не в отдельности, не сами по себе они воспринимались им, а лишь как вполне естественное продолжение этих тел, рук, ног, как органичная часть кожи… Да, после всех передряг картина была отрадная.

И все-таки Иван сразу выделил одну — ту, что имела чуть охрипший голос и пепельно-русые волосы, ту, что вспомнила о семидесятом годе их столетия. Она была необыкновенна, она была сказочно хороша. И не той картиночной, журнальной смазливостью, что считается эталоном и нравится всем без исключения, а обаянием, женственностью, даже какой-то нескладностью, проглядывавшей в движениях, Иван внимательно слушал смуглянку, а смотрел на другую. И потому все у него мешалось в голове, все плыло перед глазами. Он даже не удивился, что не первым из землян оказался в этой самой непонятной «системе».

— И до вас тут сидели строптивые бабенки, — тянула свое смуглянка, — все возникали по каждому поводу-то им не то, это — не это! А толку, тра-тата-та! Повозникают, повозникают — и ломаются. А как созреют, видать, так и уводят! Вон, Марту же увели при вас, так?!

— Чего же тебя не трогают тогда, а? Ты ведь все сроки пересидела, в перестарках уже ходишь? — ехидно вопросила беленькая.

Смуглянка бросила в нее каким-то круглым желтым плодом, но промахнулась. Надула губки.