«Приключения, Фантастика» 1992 № 03

— Ничего не понимаю! — разнервничался Иван. — Может, это я никуда не улетал?! Может, это я в сумасшедшем доме сижу, и все мне мерещится?! Идиотизм, натуральный идиотизм! Он в сердцах ударил себя кулаком по колену.

— И не поймешь, Ванюша, — пропитым, хриплым голосом ответил Хук. — Не поймешь никогда и ни за что, потому как, Ванюша, ты — самый настоящий дурачок! Дурачина и простофиля! Тебе еще много-много надо узнавать, чтобы понабраться хоть толики ума-разума, ясно? Ничего тебе не мерещится. И ни в каком дурдоме ты не сидишь, Ванюша! Все происходит на самом деле, в реальности. Ты, Ваня, на Хархане-А! В Системе! А если быть точным, в ее малой частичке. Вот так-то, Ваня!

Хук Образина выдал всю эту длиннющую речь на одном дыхании. И от него совсем не разило перегаром. Это было странным.

— А как ты тут оказался? — спросил Иван недоверчиво.

— Тебе все расскажи!

— А все-таки?

— Ваня, не будь занудой, не приставай! — почти без хрипа протянул Хук.

— А ну, Образина, достань-ка свою походную фляжку! Давай хлебнем по глоточку! — язвительно произнес Иван, почти утвердившись в своей догадке. — По чутку — для бодрости духа и компанейской беседушки, а?!

Хук не достал фляжки, только похлопал себя по карманам. Виновато развел руками. Видно, не предусмотрел. И это опять-таки было не похоже на него.

— Ты не Хук! — сказал вдруг Иван грубо, с вызовом. И уставился в глаза сидевшему напротив.

Тот засмущался, крякнул, принялся надсадно кашлять, прикрываясь ладошкой и не переставая трястись. Из глаз покатили слезы, нос стал, казалось, еще больше, ноги нервно заелозили под табуретом.

— Да, вы правы, я не Хук Образина, — сознался сидящий на табурете. — Простите меня за мой маскарад, в нем нет злого умысла.

— Да что вы говорите, — со злой иронией сказал Иван, — нет злого умысла?! Вы что же, ко мне с братской любовью и всеобщими лобызаниями пожаловали в честь этого… как он там у вас, в честь месяца цветения камней?! И под чужой личиной?!

Незнакомец — вылитый Хук Образина, замялся, уткнул набрякшее лицо в ладони, потом принялся вдруг скрести ногтями лысую морщинистую голову, откинулся назад, подтянул ноги под себя, скрестил их — ему, видно, было так удобнее. И разом обмяк, расслабился, словно решившись на что-то важное.

— Видите ли, — произнес он очень тихо и без малейшего сипа, — это совершенно не имеет никакого значения, как я выгляжу, в чьем облике… Ведь я бы мог явиться вам в любом виде, понимаете? И мне показалось, что наиболее благоприятным и терпимым для вас будет облик одного из ваших знакомых, во всяком случае, это не отвернет вас от собеседника. Ну вот я и выбрал из вашей памяти этот образ, его манеры, его лексикон… чего-то не учел, поймите, это не так просто, как кажется. А вы сразу грубить! Так нехорошо, молодой человек.

— Я вас сюда не звал, — раздраженно буркнул Иван. И пояснил пространнее: — Если вы и явились сюда, так не мешало бы представиться, это во-первых, не читать морали, тому, кто в ваших проповедях не нуждается, это во-вторых, и главное, в-третьих, вы могли бы явиться сюда и в собственном обличий, у меня достаточно крепкие нервы, раз уж вы знаете мое имя, моих друзей, копаетесь в моей памяти, значит, вы должны представлять, с кем имеете дело!

Лже-Хук надул щеки, выдохнул залпом. Глаза его неожиданно прояснились, перестали быть желтушечными и тоскливыми.

— Я согласен с вами по части двух первых пунктов. И еще раз приношу вам свои извинения! — сказал он чисто и внятно, таким голосом, какой был у Образины в молодости, во время учебы в Школе, когда все его звали не Образиной, а Красавчиком. — Что же касается третьего, то я не мог явиться вам в своем собственном обличии. У меня его нет.

— Как нет? — удивился Иван.

— Ну вот нету, и все! — ответил незнакомец. — Вам это сразу трудно будет понять, Иван, Это на первый взгляд только кажется, что наши миры устроены одинаково — звезды, вроде бы, как звезды, небо как небо, земля как земля… Это все совсем не так, здесь другой мир, Иван. И его надо понять. Тут свои законы, о которых в вашей Вселенной и не слыхивали… Ну, ладно, я сразу как-то размахнулся. Так вот, Иван, у меня нет своего обличья. А если точнее, это у вас нет таких органов восприятия, чтобы узреть и ощутить мое обличие, понимаете?

Иван и до того сидел голым перед этим незнакомцем, в одних трусах да при поясе, но он не чувствовал своей наготы, он вообще не страдал комплексами. А тут вдруг ни с того, ни с сего почувствовал себя голым, будто его в зоопарке напоказ выставили.

— Вы хотите сказать, что я хуже вас? Что я, как уже говорил кое-кто, червь и слизняк, комар, низшая раса? — выпалил он, кляня себя за собственные же слова, вырвавшиеся поневоле, в раздражении. Лже-Хук ответил спокойно и мудро:

— Нет, вы не хуже и не лучше, вы иной, и все ваши — иные. Тут нет степеней сравнения, как нет и самой сравнимости… вот скажите, что, на ваш взгляд, лучше — слон или муравей? То-то, молчите!

Иван снова вспылил:

— И все же я не могу вас видеть, а вы меня можете — и не только снаружи, но и изнутри, так?