«Приключения, Фантастика» 1995 № 04

– Но ведь он же совсем мальчишка! Как сможет он умалить Перуна? Может, лучше будет отправить кого-нибудь из старцев, умудренных опытом жизни?

– Нет! Здесь важен не возраст, а близость к богу. Род Храбричей был всегда в милости у грозного стреловержца! Так что даже юноша из этого рода сделает больше, чем убеленный сединами старец, – Вольгаст пронзительно взглянул на Гостомысла. – Надеюсь, ты предлагал не себя, старейшина? – и видя, как тот опустил глаза, произнес. – Твое время еще не пришло!

– Значит Вадим? – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал Данислав, оглядев собравшихся.

– Вадим!? – раздался жалобный девичий вскрик за дверью, а потом глухой стук тела, упавшего на пол.

Порей быстро растворил дверь в гридницу и все увидели девушку, лежавшую без чувств. Гостомысл сразу же узнал дочь. Он бросился к ней, подхватил на руки и понес в дом. Рядом растерянно семенила Улита, пытаясь заглянуть в мрачное лицо отца.

– Ты тоже слышала? – сурово спросил он у нее.

– Да, – виновато ответила дочь. – Гориславу никак не могла удержать. Все металась она по терему, словно чуяла беду. А потом сорвалась и сюда, – Улита с жалостью взглянула на сестру. – Что же теперь будет, тятенька?

– Запри ее в тереме и смотри, чтобы она никуда не выходила! – вместо ответа приказал отец. Он тяжело вздохнул. – Для нее же будет лучше, если она ничего не увидит. А там, – он снова вздохнул и махнул рукой. – Время лечит.

Уложив Гориславу на постель, заботливо расправленную Улитой, Гостомысл, отдав необходимые наказы старшей дочери, вернулся обратно. Весь ладожский люд, скопившийся в крепости, уже сгрудились у Перунова капища. Только стражники на валу бдительно всматривались в колышущуюся стену щитов вражеского войска, изредка тревожно поглядывая на черную, клубящуюся тучу, наползающую со стороны Невоозера. Она заняла уже половину бледного, рассветного неба.

Капище было обнесено невысоким, не выше роста человека, тыном из крепких сосновых кольев. Кое-где на них были насажены, выбеленные дождем и солнцем конские черепа. Вперемежку с конскими, здесь же были и человеческие. Некогда это были головы храбрых витязей, славных своей силой и отвагой. Некоторые из них принадлежали иноплеменным воинам, взятым в полон словенами. Другие, своим кметям, добровольно отдавшим себя в руки волхвов в лихую годину.

Посреди капища возвышался идол Перуна, сделанный из огромного дубового ствола, толщиной в три обхвата. Фигура владыки молний была в два раза выше любого, самого могучего воина. Его голову венчал огромный железный шлем, похожий на многоведерный котел. В правой руке идол сжимал изломанную в причудливом зигзаге громовую стрелу, сделанную из серебра. Из серебра же были его усы и борода, а широкие, толстые губы, искривленные в грозной усмешке, были темны от за пекшейся на них крови жертв. В небольшом ровике перед идолом горело пламя неугасимого костра. Этот костер постоянно поддерживали волхвы, живущие здесь же при капище. Около костра лежал огромный дикий камень, давным-давно отесанный неизвестной рукой, придавшей ему форму треугольника. Был он размером с добрую избу, только наполовину ниже. На этом камне обычно сжигали жертвы небесному воину. Вот и сейчас посреди него возвышался крепкий сруб-домовина.

Гостомысл пробился в первые ряды толпы. Дальше, за крепкий тын доступ имели одни лишь волхвы. Однако сруб-домовина на широком камне был виден всем. Рядом с ним стоял младший сын Ратибора. Был он в простых полотняных портах и длинной рубахе без пояса. Крепкий ветер-полуночник трепал волосы на его непокрытой голове. А глядел он куда-то в даль, туда, куда не может заглянуть никто из живых, и только избранникам богов позволено это в последний миг их земной жизни. Ладожане молча смотрели на того, кому было предназначено от их имени обратиться к Перуну. Никто не проронил ни слова, лишь кое-где слышались сочувственные вздохи. Недалеко от себя в толпе Гостомысл заметил Висту, жену Ратибора и ее дочь Любаву. Держалась Виста прямо, гордо подняв голову, однако не было радости на ее лице от великой чести, выпавшей ей на долю. Если бы не дочь, поддерживающая ее под локти, может и не сумела бы она устоять на ногах.

Вот протяжно запели волхвы и процессия в белых одеждах двинулась в центр капища. Одни несли в руках черных, жертвенных петухов, другие – сосуды с благовониями, третьи – стрелы с оперением из перьев ворона. Впереди процессии шел Вольгаст. Его глаза хищно сверкали, а ноздри крючковатого носа широко раздувались. Чуть сзади него шел безусый юноша, неся на вытянутых перед собой руках ритуальный топорик. Его лезвие было богато украшено позолоченными, бронзовыми пластинами в виде медведей, а рукоять обвита серебряной нитью. Возле идола процессия разделилась. С двух сторон волхвы обошли неугосимый костер и воткнули вокруг него стрелы с черным оперением. Сверкнули ножи и петушиная кровь забрызгала подножие истукана.