Течение реки стало сильней. Здесь Волхов, зажатый в тиски берегов, делал поворот. На левом берегу, над Подолом, поросшим светлыми лиственными рощами возвышалась Велеша. Здесь среди вековых деревьев на широкой поляне находилось святилище Велеса. А на другом берегу, там где в Волхов впадает Любша, темнели крыши чудского поселка. Тут чудь* устроила перевоз, а в темном любшином омуте водилось много рыбы. Если удачно метнуть невод, за один раз можно наполнить челн живым серебром, а острогой можно достать и зубастую щуку, и усатого сома, поднимающегося из мрачной глубины. Там в этой черной глубине живет дед Водяник, хозяин омута. Иногда он хватает рыбачий невод, играет с рыбаком, точно силой меряется. Ну а если обидит его чем рыбак или не по нраву придется, может и невод порвать, а может и челн перевернуть. Тогда берегись! Только пращур-заступник спасет от гибельного водоворота. Вадим вывел челн на середину омута. Возиться с неводом не хотелось. Острога дело другое. Здесь все зависит не от везенья и удачи, а от верности глаза, твердости руки, да и силенка кое-какая нужна. «Хорошо бы добыть сома, – подумал Вадим, – ведь вот добыл Ноздреча весной сома длиной в полторы сажени. Не сом, а твое дубовое бревно. Что с того, что полдня таскал Ноздречу на бечеве. Так ведь он справился, и я бы справился. Вот тогда бы отец понял, что и меня надо в Киев взять!»
Небо на восходе слегка просветлело. Звезды одна за другой стали бледнеть и гаснуть, а из оврагов и урочищ поползли языки тумана. Вдруг негромкий всплеск в камышах насторожил Вадима. «Может, щука устроила там засаду?» Он стал осторожно подгребать к водяным зарослям. Сквозь молочную пелену тумана и частую сетку стеблей что-то неясное маячило над водой. Вадим крепче сжал острогу в правой руке. «Если щука, то я такой огромной не видел! Справлюсь ли?» – закралось в душу сомненье. Когда до нее оставалось сажень пять, она резко выпрыгнула из воды и, блеснув влажным боком, ушла в глубину. Вадим метнул острогу. Трезубец с деревянным стуком вошел в тело и вместе с ним скрылся под водой.
Тремя резкими гребками Вадим вывел челн к тому месту, где расходились круги и бечева уходила в воду. Это было небольшое окно среди камыша и остролиста. С усилием юноша потянул бечеву на себя. Она не поддавалась. Неожиданно взгляд Вадима упал на кромку травы. Туго завязанная, кожаная ладанка плавала у самых стеблей. Порыв ветра качнул юношу, а когда он распрямился, то вскрикнул от ужаса. Из самой гущи камыша на него смотрели горевшие злобой глаза, а зеленые руки тянулись к нему.
– Чур меня! Чур! – Вадим схватил весло и что было сил погнал лодку прочь, часто оглядываясь назад.
Горислава открыла глаза. Серебряный луч падал на пол через узкое волоковое оконце. В ложнице*, срубленной из ровных сосновых бревен, стоял легкий запах смолы. Широкая лавка у противоположной стены была пуста. А совсем недавно там спала Улита. Хоть и была она на пять лет старше Гориславы, однако секретов от сестры не держала. Порой они засиживались до утра, поверяя друг другу свои девичьи тайны. Но в прошлом месяце отец, старейшина Гостомысл, выдал ее замуж за Пленко, ладожского купца. Пленко не нравился Гориславе. Он был приземистый, коренастый, с широкой бородой-лопатой. Его хитрые глаза были глубоко посажены, а кустистые брови почти закрывали их, особенно когда он улыбался. А улыбался и смеялся он часто, словно и не купец был, а скоморох. «И что только нашла в нем Улита?» – Горислава не понимала сестру. Для нее Пленко был стариком, ведь ему было тридцать лет. И к тому же он всегда потешался над Гориславой. «Будто я дите малое, – обидчиво думала девушка, – а ведь мне уже пятнадцать!»
Она проворно соскочила с лавки и на цыпочках прошла в угол. Здесь над широкой кадушкой с водой в стену был вбит кованый светец. Девушка вставила в него ровную щепку и зажгла ее. Хорошо высушенная липовая лучина горела высоким ровным пламенем, почти не давая дыма. Горислава склонилась над черным кругом воды. Оттуда на нее глянули большие, широко раскрытые темные глаза, в которых плясали лукавые огоньки. В уголках губ притаились смешинки. Маленький нос был задорно вздернут. «Какое же я дите, уже невеста!» – девушка озорно взъерошила копну густых, русых волос и шлепнула по воде ладошкой. Мокрой рукой она потушила лучину и вернулась в постель. «Невеста», – еще раз мечтательно произнесла она, натягивая на колени одеяло из пестрых рысьих шкур. Звериный мех приятно ласкал кожу. Горислава закрыла глаза. За окном легкий ветерок шелестел листьями молодой березы во дворе. Где-то в углу, за печью, цвиркал сверчок. «Завтра надо поговорить с Улитой, – решила девушка, сворачиваясь калачиком, – пусть тятенька отпустит меня к ней на ночь».
А поговорить им было о чем. Горислава не видела сестру больше недели. После свадьбы Улита переехала в усадьбу Пленко, на другой конец Ладоги, почти к самому