«Приключения, Фантастика» 1996 № 04

— Послушай!.. Шарик! Мне все время казалось, что я превратился в какой-то ни то большой, ни то маленький шарик! И, по-моему, матово-красного цвета!.. А что мы нашли в ковше-отстойнике одного нашего добросовестного кибер-крота, а?

Андрей замер; затем резко вскочил и кинулся к одному из уже загерметизированных контейнеров, приготовленных для отправки в грузовой отсек звездолета. Он молча, но в страшной спешке, сорвал с него контроль-пломбу, открыл ящик и вынул оттуда небольшой матово-красный шарик.

— Ты думаешь, все дело в нем? — выдавил он дрогнувшим голосом и повернул к Ленцу свое раскрасневшееся, потное лицо. Глаза командира возбужденно блестели и выражали лишь одно — тревогу и смятение.

— Уверен, — сдавленно обронил штурман и тут же повторил уже громче, внятнее, неожиданно выругавшись: — Уверен, черт возьми!

Не смогли они заснуть в эту ночь, хотя и собирались это сделать. Конечно, они сумели бы хорошо поспать и прекрасно отдохнуть, если бы применили давно испытанный и временем проверенный способ гипноментального код-сна. Однако среди их брата-космолетчика этот метод, как правило, не поощрялся

— был своеобразным изгоем, своеобразной черной меткой, и считался симптомом слабости, неуравновешенности. И поэтому применялся лишь в приказном порядке, и чаще всего — в экстремальных ситуациях.

Они долго, — до хрипоты, до умопомрачения, — спорили, ругались и… мирно беседовали; приводили различные, самые сумасбродные, самые невероятные, самые сногсшибательные предположения, гипотезы о роли этих загадочных шариков. Но ни к чему конкретному так и не пришли. И, разумеется, не могли прийти. Ибо многое из того, о чем велся спор, можно было проверить только на практике, только на личном опыте, и поэтому космолетчики с нетерпением дожидались утра.

Яркое, искрящееся излучение далеких созвездий, словно назойливая, гудящая мошкара в глухой, бескрайней степи, давила на психику, мозг, и заставляла в который уже раз их уставший и истерзанный в бесконечных догадках разум с утроенной настойчивостью возвращаться к исходной точке этих, как им уже начало казаться, бессмысленных разговорных поисков.

Лишь под утро, когда это нещадное логово мириадов далеких светил стало понемногу тускнеть, расползаться по небосводу, космолетчики, кажется, на какие-то полчаса погрузились в тяжелый, зыбкий сон.

И опять Ленц шел под тревожным взглядом своего командира к этому непонятному, неистово крутящемуся волчку-аборигену, рожденному вопреки всякой логике здесь, на этой далекой, унылой и наверняка безжизненной планете-пустыне.

Однако на этот раз в его правой руке был крепко зажат небольшой матово-красный шарик, который, как они надеялись, являлся автоматом-переводчиком, своеобразным универсальным лингверсором, а вернее — ключом к тайне логики мышления иного разума, если таковой здесь был. Перед тем, как войти в вихрь-волчок, космолетчик, как и в прошлый раз, обернулся. А встретившись с озабоченным взглядом своего товарища, поднял руку — то ли в прощальном приветствии, то ли наоборот, здороваясь с тем неведомым и таинственным, к чему так стремился. А может быть, — и это было скорее всего именно так, — просто защищаясь от стремительных струй песка, безумно вертящихся по кругу с потоком воздуха и пыли. И лишь после, секунду помедлив, он решительно шагнул в нутро его бурлящего тела.

Первая реакция организма была точно такой же, как и в тот первый, неудавшийся «контакт» с этим загадочным атмосферным созданием, а именно — искры-пылинки и радужные огни перед глазами. А также ощущение ирреальности раздвоения, вернее — раздробления своей личности на мелкие, но каким-то образом одухотворенные и всеохватывающие острым внутренним зрением кусочки. Однако в следующий миг, почти на грани потери сознания, он вдруг четко и ясно увидел перед собой ярко-цветущую, ошеломляюще-прекрасную панораму красок. Они были почти неестественными, но подкупающее ненавязчивыми, и хотя являли собой что-то псевдореальное, потустороннее, как на какой-то сверхсовершенной, мастерски сделанной абстрактной картине, все же это были уже отголоски чего-то явно живого и не чуждого ему, землянину, мироощущения. Но мироощущения иного, пока непонятного ему разума…

Медленно, ползуче, сопровождаясь тягуче-расплывчаты-ми тонами, это невероятное нагромождение легких, воздушно-пенистых красок неожиданно сменилось еле заметными очертаниями чего-то конкретного, чего-то осмысленного. И постепенно, убирая ненужные наслоения и вводя новые, уже вполне четкие сочетания линий и красок, а также их разнообразных тональностей, словно поправляя резкость на каком-то невообразимо огромном стереоэкране объемного гравивизора, перед ним вдруг развернулся неописуемый ландшафт неизвестной, но сказочно красивой планеты.

Странно, но все это как-будто бы он уже видел где-то. Но где? Где?!. И вдруг вспомнил — во сне. Конечно же, во сне! Совсем недавно! Перед той злополучной метеоритной атакой!..