«Приключения, Фантастика» 1996 № 06

С некоторых пор я сплю только днем. Потому что ночью приходят они. Все двадцать — четырнадцать человек караула, и шесть спецназовцев. Все двадцать, которых я убил. Все двадцать, которые теперь появляются неизвестно откуда и когда, и стоят в дальнем конце комнаты, и смотрят, и чего-то ждут. Они приходят такими, какими я видел их в последний раз — в окровавленной одежде, с продырявленными навылет пулями телами и ждут. Чего? Если бы знать. Может, тогда мне было бы легче. Они стоят молча, даже когда я пытаюсь с ними заговорить. Наверное, считают, что разговаривать со мной, их убийцей, ниже их достоинства. А может, привидения умеют разговаривать только через медиума? Но искать его и выяснять я не собираюсь. Мне хватает и того, что они здесь. А если они еще и заговорят, то я вообще сойду с ума. Может, они этого и добиваются. Чтобы я свихнулся и спрыгнул с крыши? Или перерезал вены в теплой ванне? Или застрелился из того самого пистолета начальника караула, который я тогда два раза разрядил ему, лежащему на полу с простреленным животом, в голову? И который потом я протащил с собой на дембель? Скорее всего. Но не дождутся! Пусть себе приходят, не дождутся! Я буду спать днем, а ночью смотреть на них, и поглядим тогда, кто кого! Конечно, я могу закрыть глаза и не видеть их. Но тогда подлой холодной змеей подкрадывается страх — а вдруг им надоело ждать, и они подкрались, чтобы придушить, пока глаза у тебя закрыты? Открываю глаза — они все там же. Стоят. Смотрят. И ждут. Неизвестно чего. Но глаза закрывать больше уже не хочется. Так хоть увижу, когда что-то изменится, и успею подготовиться. Хотя к чему? И как? Молитву прочесть? Пробовал уже. Не помогает. Да и не помню я их. А если бы и помнил — что толку? Даже я признаю, что они имеют право там стоять, а уж Господь и подавно признает. Ведь я их убил. Да еще и свалил на другого. Вон он стоит, третий слева. И хоть мне и не видно, но я знаю, что в затылке у него торчит заточенный электрод. Еще бы мне не знать — ведь это я его воткнул. Мало того — я его и заточил. И загнул, чтобы удобнее было втыкать. Все было очень просто — я велел ему сесть за стол и позвонить генералу, который пытался уговорить меня отпустить заложников и сдаться, но так и не уговорил. А когда он сел и взял трубку, я воткнул ему мое изделие за правое ухо. Потом повесил на него автомат. И рожки с патронами. И пистолет за пояс сунул. Взял трубку и взволнованным голосом сказал, что я, единственный оставшийся в живых заложник, только что убил психопата. Ворвавшиеся спецназовцы застали такую картину — я у стены, с поднятыми руками, как я объяснил потом, чтобы не шлепнули ненароком, и труп солдата с автоматом на шее и лицом, лежащим на залитом кровью столе. И заточкой в затылке. В роте я был самым безобидным «духом», и никому даже не пришло в голову заподозрить меня в чем-то большем, чем самозащита. Даже когда пистолет начальника караула так и не нашли. Тот, что был у «психопата» за поясом, принадлежал командиру спецназовцев. Вон он, впереди всех стоит. На груди и шее здоровенные дыры от пуль. Выходные. Я стрелял ему в спину. Как и трем другим, что стоят рядом. Всего их тогда пришло шестеро. Двое остались на улице. Хотели отвязать тех двух, что я прикрутил к ограде. Четверо вошли осторожно, чтобы не разбудить меня. Они думали, я спал. Как же! Я знал, что они придут. Так пусть играют по моим правилам. Я потушил в комнате, где телефоны, свет и посадил тело одного из солдат за стол, сделав вид, будто он спит сидя. На плечи ему я накинул плащ, чтобы кровь не блестела в лунном свете. Получилось очень похоже. Немного поговорил с генералом, а потом нарочно не выключил телефон. И чуть погодя засопел в трубку, словно младенец у груди матери. Потом сбросил трубку со стола, как будто во сне, а сам спрятался в люк у самой двери, под пол. Места хватило как раз. Спецназы не знали про него — они никогда не были в этой караулке раньше. Они, видите ли, элита. На постах они не стоят. Тем более, на таких.