Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Какъ я могъ выносить этихъ людей? спрашивалъ себя Филиппъ, когда говорилъ объ этомъ впослдствіи, а онъ любилъ объ этомъ говорить. — Какъ я могъ ихъ терпть, говорю я? Мэкъ человкъ добрый, но я зналъ, что онъ ужасно скученъ. Ну, а я любила его. Я любилъ его старыя исторіи. Я любилъ его старые дурные обды; кстати, турское вино не дурно, сэръ. Мистриссъ Макъ вы никогда не видали, моя добрая мистриссъ Пенденисъ. Но будьте уврены, что она не понравилась бы вамъ. А мн она нравилась. Мн нравился ея домъ, хотя онъ былъ сыръ, въ сыромъ саду, въ которомъ бывали скучные люди. Мн и теперь было бы пріятно взглянуть на этотъ старый домъ. Я совершенно счастливъ съ моей женой, но я никогда удаляюсь отъ нея, чтобы съ наслажденіемъ пережить опять прежніе, старые дни. Не имя ничего на свт кром жалованья, которое было ненадежно и издержано заране; не имя никакихъ особенныхъ плановъ на будущее время — ей-богу, сэръ, какъ я смлъ быть такъ счастливъ? Какіе мы были идіоты, душа моя, будучи такъ счастливы! Глупы мы были, что обвнчались. Не говори! Осмлились бы мы повнчаться теперь, имя въ кошельк на три мсяца содержанія? Насъ надо бы посадить въ домъ сумасшедшихъ; вотъ единственное мсто годившееся для насъ. Мы были нищими, мистриссъ Шарлотта, и вы знаете это очень хорошо!

— О, да! Мы поступили очень дурно, не правда ли, мои душечки! отвчаетъ мистриссъ Шарлотта и принимается цаловать двухъ малютокъ, играющихъ въ ея комнат, какъ будто эти малютки имютъ какое-нибудь отношеніе къ аргументу Филиппа, что тотъ человкъ, который не иметъ средствъ содержать жену, не иметъ право жениться.

Итакъ на берегахъ Лоары, когда у Филиппа было только нсколько франковъ въ карман и онъ былъ принуждёнъ строго ограничивать свои издержки въ гостинниц Золотаго фазана, онъ провелъ дв недли такого счастья, какое я съ своей стороны желаю всмъ молодымъ людямъ, читающимъ его правдивую исторію. Хотя онъ былъ бденъ и лъ и пилъ скромно въ гостинниц, служанки, слуги, хозяйка Золотаго Фазана были такъ вжливы къ нему — да, такъ вжливы, какъ къ старой, страдавшей подагрой маркиз Карабасъ, которая остановилась тутъ по дорог на югъ, заняла большія комнаты, сердилась на свою квартиру, обдъ, завтракъ, ругала хозяйку на плохомъ французскомъ язык и заплатила по счоту не иначе, какъ по принужденію. Счотъ Филиппа былъ невеликъ, но онъ заплатилъ по нёмъ весело. Слугамъ онъ далъ немного, но онъ былъ ласковъ и они знали, что онъ бденъ. Онъ былъ ласковъ, я полагаю, потому что онъ былъ счастливъ. Я зналъ, что этотъ джентльмэнъ бывалъ невжливъ; я слышалъ какъ онъ бранилъ и стращалъ хозяина гостинницы и слугъ такъ свирпо, какъ сама маркиза Карабасъ. Но теперь Филиппъ Медвдь былъ самый кроткій изъ медвдей, потому что его вожакомъ была Шарлотта.

Прочь сомннія и непріятности, глупая гордость и мрачныя заботы! Филиппу достанетъ денегъ на дв недли, въ продолженіе которыхъ Томъ Глэзиръ общалъ писать за Филиппа письма въ Пэлль-Мэлльскую газету. Вс умыслы Франціи и Испаніи не доставляли этому лнивому корреспонденту ни малйшей заботы. Утромъ его занимала миссъ Бэйнисъ и днемъ миссъ Бэйнисъ. Въ шесть часовъ обдъ и Шарлотта; въ девять Шарлотта и чай.

— Однако любовь не портить его аппетита, правильно замтилъ майоръ Мэк-Гиртеръ.

Дйствительно, у Филиппа былъ отличный аппетитъ; здоровье цвло на щекахъ миссъ Шарлотты и сіяло въ ея счастливомъ сердечк. Докторъ Фирминъ въ самомъ пылу своей практики никогда не совершалъ излеченія искусне того, какое совершилъ докторъ Фирминъ младшій.

— Я дошолъ до того, сэръ, разсказывалъ Филиппъ съ своей обычной энергіей, описывая этотъ періодъ величайшаго счастья своей жизни своему біографу: — что я воротился въ Парижъ на наружномъ мст дилижанса и не имлъ денегъ, чтобы пообдать на дорог. Но я купилъ сосиску, сэръ — и дохалъ до моей квартиры съ двумя су въ карман.