«Любезный Мэкъ, я говорю и дышу съ такимъ трудомъ, пока пишу это письмо въ моей постели, что я сомнваюсь, встану ли я съ нея. Я не желаю сердить бдную Элизу, а въ моёмъ положеніи не могу даже вступать въ споры, которые, какъ я знаю, начнутся относительно имнія. Когда я оставилъ Англію, мн угрожало взысканіе (молодаго Фирмина), напрасно испугавшее меня, потому что оно должно было поглотить даже боле того, что я имлъ. Это заставило меня сдлать распоряженіе, чтобы оставить всё Элиз, а посл ея смерти дтямъ. Моё завщаніе у Смита, Томпсона, Рэймонда въ Грай-Иннъ. Думаю что Шарлотта долго не будетъ счастлива съ своей матерью. Разойтись съ Ф., который поступилъ съ нами самимъ великодушнымъ образомъ, разобьётъ ея сердце. Не возьмёте ли вы съ Эмили её къ себ на время? Я далъ Ф. общаніе. Такъ какъ вы сказали мн, я поступилъ съ нимъ дурно, въ чомъ и сознаюсь и о чомъ глубоко сожалю. Если Шарлотта выйдетъ замужь, она должна имть свою долю. Отецъ ея молится, въ случа если онъ eё не увидитъ, чтобы Господь благословилъ её. Съ искренней любовью къ Эмили, я остаюсь, любезный Мэкъ, искренно вамъ преданный
«Чарльзъ Бэйнисъ.»
Получивъ это письмо, Шарлотта не послушалась желанія своего отца и тотчасъ отправилась изъ Тура съ своимъ достойнымъ дядей. Старый воинъ находился въ комнат своего товарища, когда генералъ сложилъ руки Шарлотты и ея жениха. Онъ признался въ своей вин, хотя трудно для тхъ, кто ожидаетъ любви и уваженія, признаваться въ своей вин и просить прощенія. Старымъ колнамъ трудно сгибаться. Братъ читатель, старый или молодой, когда настанетъ нашъ послдній часъ, дай Богъ, чтобы и мы могли это сдлать!
Глава XXX
ВОЗВРАЩЕНІЕ КЪ СТАРЫМЪ ДРУЗЬЯМЪ
Три старые товарища и Филиппъ составляли небольшую погребальную процессію, которая проводила генерала къ его послднему мсту отдохновенія на Монмартрскомъ кладбищ. Церемонія погребенія была непродолжительна. Не было даже надгробной рчи. Немногіе помнятъ его, немногія, очень немногіе скорбятъ по нём!.. Солнце закатывается, звзды блестятъ, роса падаетъ, а нашъ любезный братъ сошолъ съ лица земли. Дти его ложатся спать со страхомъ и со слезами. Восходитъ солнце, котораго онъ не видитъ, а дти просыпаются и ихъ занимаютъ ихъ новыя траурныя платьица. Они играютъ, ссорятся, а глаза, смотрвшіе на нихъ такъ добродушно, исчезли, исчезли. Проводы на кладбище знакомыхъ въ глубокомъ траур, которые потомъ разойдутся но домамъ или клубамъ и будутъ носить по насъ крепъ нсколько дней — кто изъ насъ можетъ ожидать боле? Эта мысль неблагородыя и неутшительна, достойный сэръ. А позвольте спросить, чмъ намъ гордиться? Разв мы были такъ добры, такъ благоразумны, такъ велики душой, что имемъ право ожидать любви, сожалній, воспоминаній? И великій Ксерксъ и завоеватель Бобадилъ должны были узнать въ послдній часъ и въ послднемъ убжищ какъ они ничтожны, какъ одиноки и какой прахъ покрываетъ ихъ. Скоре барабаны и трубы! Заиграйте весёлый мотивъ! Ударь по чорной упряжи, кучеръ, и скачи назадъ въ городъ къ свту, къ длу, къ долгу!
Я не сказалъ о генерал Бэйнис ничего недобраго, кром того что налагаетъ на меня моя обязанность разскащика. Мы знаемъ изъ исторіи Морлборо, что самый храбрый и самый великій военный геній не всегда бываетъ храбръ или успшенъ въ своихъ битвахъ, съ женой и что самые великіе воины длали ошибки относительно словъ meum и tuum. Мы не можемъ скрывать отъ себя того факта, что Бэйнисъ позволялъ водить себя за носъ и имлъ слабости несовмстные съ самой высокой степенью добродтели.