— Ну, сэръ, онъ не сказалъ ни слова, продолжалъ Филиппъ, описывая эту встрчу съ отцомъ своему другу: — ни одного слова, по-крайней-мр о томъ дл, которое боле всего лежало у насъ на сердц. Но о модахъ, вечерахъ, политик онъ разговаривалъ гораздо свободне чмъ обыкновенно. Онъ сказалъ, что я могъ бы получить отъ лорда Рингуда мсто депутата отъ Уингэма, еслибы не моя несчастная политика. Что могло сдлать радикала изъ меня, спросилъ онъ, когда я по природ былъ самый надменный человкъ? (можетъ быть я дйствительно таковъ, сказалъ Филь:- да и многіе либералы таковы). Онъ былъ увренъ, что я остепенюсь, остепенюсь и буду держаться политики des hommes du monde.
Филиппъ не могъ сказать своему отцу: «сэръ, я сдлался такимъ, потому-что видлъ какъ вы ползаете передъ знатью». Было много пунктовъ, о которыхъ отецъ съ сыномъ говорить не могли, и какое-то невидимое, невыражаемое, совершенно непонятное недовріе всегда присутствовало при ихъ t^ete-`a-t^ete.
Они не успли еще отпить чаю, когда къ нимъ вошолъ съ шляпой на голов, мистеръ Гёнтъ. Меня не было при томъ и я не могу говорить съ увренностью, но мн кажется, что при его зловщемъ появленіи Филиппъ долженъ былъ покраснть, а отецъ поблднть. «Пришла пора», наврно подумали оба; и докторъ вспомнилъ бурные дни своей молодости, когда онъ картёжничалъ, интриговалъ, дрался на дуэли, когда его поставили передъ его противникомъ и велли по данному сигналу стрлять. Разъ, два, три! каждая рука этого человка была вооружена злостью и убійствомъ. У Филиппа было много отваги съ своей стороны, но мн кажется, въ подобномъ случа онъ врно былъ нсколько растревоженъ и взволнованъ, между-тмъ какъ глаза его отца были зорки, а цлился онъ быстро и врно.
— Вы съ Филиппомъ поссорились вчера; Филиппъ сказывалъ мн, началъ докторъ.
— Да, и я общалъ, что онъ поплатится мн, отвчалъ пасторъ.
— А я сказалъ, что я самъ ничего лучше не желаю, замтилъ мистеръ Филь.
— Онъ ударилъ человка старе себя, друга его отца, человка больного, пастора, проговорилъ Гёнтъ.
— Если вы повторите то, что вы сдлали вчера, и я повторю то же, что я сдлалъ, сказалъ Филь:- вы оскорбили добрую женщину.
— Это ложь, сэръ! закричалъ тотъ.
— Вы оскорбили добрую женщину, хозяйку въ ея собственномъ дом, и я вытолкалъ васъ, сказалъ Филь.
— Я опять говорю, что это ложь, сэръ! крикнулъ Гёнтъ, ударивъ кулакомъ по столу.
— Мн ршительно все равно, когда вы называете меня лжецомъ или чмъ-нибудь другимъ. Но если вы оскорбите мистриссъ Брандонъ или другую какую-нибудь невинную женщину въ моёмъ присутствіи, я накажу васъ, закричалъ Филиппъ, съ достоинствомъ крутя свои рыжія усы.
— Вы слышите, Фирминъ? сказалъ пасторъ.
— Слышу, Гёнтъ! отвчалъ докторъ: — и мн кажется, онъ сдлаетъ то, что говоритъ.
— О! такъ вы вотъ чью сторону держите! вскрикнулъ Гёнтъ съ грязными руками, съ грязными зубами, въ грязномъ галстух.
— Я держу эту сторону, какъ вы говорите; и если съ этой превосходной женщиной поступить кто-нибудь грубо при моёмъ сын, я буду очень удивлёнъ, если онъ не отплатитъ за это, сказалъ докторъ. Благодарю тебя, Филиппъ!
Ршительныя слова и поведеніе отца очень успокоили Филиппа. Вчерашнія слова Гёнта сильно занимали мысли молодого человка. Еслибы Фирминъ былъ преступенъ, онъ не могъ бы выказать такую смлость.
— Вы говорите такимъ образомъ въ присутствіи вашего сына? Вы переговорили объ этомъ прежде? спросилъ Гёнтъ.
— Мы переговорили объ этомъ прежде — да. Мы занимались этимъ, когда вы вошли, сказалъ докторъ. — Продолжать намъ разговоръ съ того мста, гд ни остановились?
— Ну да, то-есть если вы имете, сказалъ пасторъ, нсколько удивившись.
— Филиппъ, мой милый, тяжело человку краснть передъ своимъ роднымъ сыномъ, но если ужь говорить, а я долженъ говорить не сегодня такъ завтра, то почему же не теперь?
— Зачмъ говорить когда бы то ни было? этого вовсё не нужно, сказалъ пасторъ, удивившись внезапной ршимости доктора.
— Зачмъ? затмъ, что вы надоли и опротивли мн, мистеръ Тефтонъ Гёнтъ, вскричалъ докторъ чрезвычайно надменно: — и вы и ваше присутствіе въ моёмъ дом, и ваше наглое поведеніе и ваши мошенническія требованія, — затмъ, что вы принудили бы меня заговорить не сегодня, такъ завтра — и если ты хочешь, Филиппъ, я буду говорить сегодня.
— Чортъ возьми! Постойте! закричалъ пасторъ.
— Я понялъ, что вамъ нужны опять деньги отъ меня,
— Я общалъ заплатитъ Джакобсу сегодня, вотъ почему я быль такъ сердитъ вчера; да можетъ быть я выпилъ лишнее. Къ чему разсказывать исторію, которая не можетъ быть никому полезна, Фирминъ, а меньше всхъ вамъ? мрачно закричалъ пасторъ.
— Потому-что я не хочу терпть больше отъ тебя, негодяй! вскричалъ докторъ и жилы на лбу его надулась, и онъ свирпо глядлъ на своего грязнаго противника. Въ послдніе девять мсяцовъ, Филиппъ, этотъ человкъ получилъ отъ меня девятьсотъ фунтовъ.
— Счастье совсмъ не везло, совсмъ не везло, честное слово, заворчалъ пасторъ.