Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Это значитъ, я люблю тхъ, кто любитъ её! вскричала маленькая Лора: — но я не знаю, замтила посл эта маленькая особа своему родителю и повренному: — люблю ли я, чтобы вс любили мою мама, то-есть, я не люблю, чтобы она любила ихъ, папа — только вы можете, папа, и Этель можетъ, и Эртёръ можетъ, и, я думаю Филиппъ можетъ теперь, когда онъ бденъ и совсмъ, совсмъ одинъ — и мы буденъ заботиться о нёмъ, будемъ? И мн кажется, я куплю ему что-нибудь на мои деньги, которыя мн дала тётушка Этель.

— А я отдамъ ему мои деньги! закричалъ мальчикъ.

— А я дамъ ему мои… мои…

Но пересказывать ли всё, что нжныя губки болтали въ своей безискусственной доброт? Но нжныя слова любви и состраданія наполнили сердце матери радостью и признательностью.

Мистриссъ Пенденнисъ взяла съ Филиппа слово пріхать обдать и не брать извощика — это слово мистеру Фирмину не трудно было сдержать, потому что ему стоило сдлать только нсколько сотъ ярдовъ изъ своего клуба черезъ паркъ; и я долженъ сказать, что моя жена, особенно позаботилась о нашемъ обд въ этотъ день, приготовивъ для Филиппа блюда, которыя онъ любилъ.

Я уже прежде описывалъ нашего друга и его шумную, пылкую, великодушную натуру. Когда Филиппъ былъ растроганъ, онъ всмъ на свт показывалъ своё волненіе. Когда онъ былъ сердитъ, вс его враги были мошенники и негодяи. Онъ клялся, что не будетъ щадить ихъ и желалъ, чтобы вс его знакомые участвовали въ его гнв. Какимъ образомъ такой откровенный сынъ могъ имть такого скрытнаго отца? Наврно вы видли, что очень хорошо воспитанные молодыя люди были дтьми пошлыхъ и необразованныхъ родителей, что хвастливый отецъ имлъ молчаливаго сына; смлая мать — скромную дочь. Другъ нашъ не Амадисъ и не сэръ Чарльзъ Грандисонъ, и я нисколько не выставляю его человкомъ, которому слдуетъ подражать, но я стараюсь изобразить его врно, какъ природа создала его: какимъ природа создала его, такимъ онъ и былъ.

Ну, я опять долженъ сказать, что Филиппъ, кричалъ о своёмъ гор, хохоталъ во всё горло, былъ расточителенъ на похвалы, на восторгъ къ своимъ друзьямъ и на презрніе къ своимъ врагамъ; онъ не былъ справедливымъ человкомъ, но и встрчалъ людей справедливе его, но вполовину не столь честныхъ; конечно, онъ не былъ человкомъ безукоризненнымъ, хотя я знаю людей лучше его, которые вовсе не такъ добры. Такъ, я полагаю, думаетъ моя жена, а то зачмъ бы ей такъ любить его? Когда Филиппъ пришолъ обдать къ намъ въ первый день своего разоренія, лицо его сіяло счастьемъ: онъ смялся, прыгалъ, ласкалъ дтей, то бралъ ихъ на колна, то вскидывалъ малютку до потолка, то вскакивалъ на диванъ, то здилъ верхомъ на стул. Что же касается обда, то аппетитъ у Филя всегда былъ прекрасный, но въ этотъ день едва ли людодъ могъ страшне работать вилкой и ножомъ.

— Я обдаю за сегодня и за завтра тоже; я не могу ожидать каждый день такого прекраснаго обда. Какъ хорошо это бордоское! Можно мн завернуть его въ бумагу и унести домой?

Дти громко расхохоталась при этой чудесной иде унести домой вино въ бумаг. И дти и благоразумные люди не всегда смются самымъ острымъ шуткамъ.

Когда мы остались втроёмъ, освободившись отъ слугъ и дтей, нашъ другъ разсказалъ намъ причину своей весёлости.

— Ей-богу, божился онъ: — стоятъ разориться для того, чтобы встртить такихъ добрыхъ людей. Моя милая, добрая Дора — тутъ онъ вытеръ глаза платкомъ — я насилу удержался утромъ, чтобы не сжать васъ въ своихъ объятіяхъ, вы были такъ великодушны и — и такъ добры, такъ нжны, такъ ласковы ей-богу. Оставивъ васъ, куда, вы думаете, и похалъ?

— Мн кажется я могу угадать, Филиппъ, сказала Лира,

— Ну, разумется, я похалъ къ ней, продолжалъ Филиппъ. — Я думаю, что лучше её у меня нтъ друга на свт. Старика не было дома и я разсказалъ ей всё, что случилось. Что, вы думаете, сдлала она? Она сказала, что ждала меня и приготовила комнатку съ прехорошенькой кроватью наверху; такъ опрятно и красиво все тамъ убрано; и просила и умоляла, чтобы я перехалъ къ ней. Я общалъ, чтобы сдлать ей удовольствіе. Потомъ она повела меня въ свою комнату, бросилась къ комоду, отворила его и вынула двадцать-три фунта изъ… изъ чайницы! и сказала: «вотъ, Филиппъ!..» какой я дуракъ!

Тутъ ораторъ прервалъ свою рчь.

Глава XVI ВЪ КОТОРОЙ ФИЛИППЪ ПОКАЗЫВАЕТЪ СВОЮ БОДРОСТЬ