Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Это значитъ, я люблю тѣхъ, кто любитъ её! вскричала маленькая Лора: — но я не знаю, замѣтила послѣ эта маленькая особа своему родителю и повѣренному: — люблю ли я, чтобы всѣ любили мою мама, то-есть, я не люблю, чтобы она любила ихъ, папа — только вы можете, папа, и Этель можетъ, и Эртёръ можетъ, и, я думаю Филиппъ можетъ теперь, когда онъ бѣденъ и совсѣмъ, совсѣмъ одинъ — и мы буденъ заботиться о нёмъ, будемъ? И мнѣ кажется, я куплю ему что-нибудь на мои деньги, которыя мнѣ дала тётушка Этель.

— А я отдамъ ему мои деньги! закричалъ мальчикъ.

— А я дамъ ему мои… мои…

Но пересказывать ли всё, что нѣжныя губки болтали въ своей безискусственной добротѣ? Но нѣжныя слова любви и состраданія наполнили сердце матери радостью и признательностью.

Мистриссъ Пенденнисъ взяла съ Филиппа слово пріѣхать обѣдать и не брать извощика — это слово мистеру Фирмину не трудно было сдержать, потому что ему стоило сдѣлать только нѣсколько сотъ ярдовъ изъ своего клуба черезъ паркъ; и я долженъ сказать, что моя жена, особенно позаботилась о нашемъ обѣдѣ въ этотъ день, приготовивъ для Филиппа блюда, которыя онъ любилъ.

Я уже прежде описывалъ нашего друга и его шумную, пылкую, великодушную натуру. Когда Филиппъ былъ растроганъ, онъ всѣмъ на свѣтѣ показывалъ своё волненіе. Когда онъ былъ сердитъ, всѣ его враги были мошенники и негодяи. Онъ клялся, что не будетъ щадить ихъ и желалъ, чтобы всѣ его знакомые участвовали въ его гнѣвѣ. Какимъ образомъ такой откровенный сынъ могъ имѣть такого скрытнаго отца? Навѣрно вы видѣли, что очень хорошо воспитанные молодыя люди были дѣтьми пошлыхъ и необразованныхъ родителей, что хвастливый отецъ имѣлъ молчаливаго сына; смѣлая мать — скромную дочь. Другъ нашъ не Амадисъ и не сэръ Чарльзъ Грандисонъ, и я нисколько не выставляю его человѣкомъ, которому слѣдуетъ подражать, но я стараюсь изобразить его вѣрно, какъ природа создала его: какимъ природа создала его, такимъ онъ и былъ.

Ну, я опять долженъ сказать, что Филиппъ, кричалъ о своёмъ горѣ, хохоталъ во всё горло, былъ расточителенъ на похвалы, на восторгъ къ своимъ друзьямъ и на презрѣніе къ своимъ врагамъ; онъ не былъ справедливымъ человѣкомъ, но и встрѣчалъ людей справедливѣе его, но вполовину не столь честныхъ; конечно, онъ не былъ человѣкомъ безукоризненнымъ, хотя я знаю людей лучше его, которые вовсе не такъ добры. Такъ, я полагаю, думаетъ моя жена, а то зачѣмъ бы ей такъ любить его? Когда Филиппъ пришолъ обѣдать къ намъ въ первый день своего разоренія, лицо его сіяло счастьемъ: онъ смѣялся, прыгалъ, ласкалъ дѣтей, то бралъ ихъ на колѣна, то вскидывалъ малютку до потолка, то вскакивалъ на диванъ, то ѣздилъ верхомъ на стулѣ. Что же касается обѣда, то аппетитъ у Филя всегда былъ прекрасный, но въ этотъ день едва ли людоѣдъ могъ страшнѣе работать вилкой и ножомъ.

— Я обѣдаю за сегодня и за завтра тоже; я не могу ожидать каждый день такого прекраснаго обѣда. Какъ хорошо это бордоское! Можно мнѣ завернуть его въ бумагу и унести домой?

Дѣти громко расхохоталась при этой чудесной идеѣ унести домой вино въ бумагѣ. И дѣти и благоразумные люди не всегда смѣются самымъ острымъ шуткамъ.

Когда мы остались втроёмъ, освободившись отъ слугъ и дѣтей, нашъ другъ разсказалъ намъ причину своей весёлости.

— Ей-богу, божился онъ: — стоятъ разориться для того, чтобы встрѣтить такихъ добрыхъ людей. Моя милая, добрая Дора — тутъ онъ вытеръ глаза платкомъ — я насилу удержался утромъ, чтобы не сжать васъ въ своихъ объятіяхъ, вы были такъ великодушны и — и такъ добры, такъ нѣжны, такъ ласковы ей-богу. Оставивъ васъ, куда, вы думаете, и поѣхалъ?

— Мнѣ кажется я могу угадать, Филиппъ, сказала Лира,

— Ну, разумѣется, я поѣхалъ къ ней, продолжалъ Филиппъ. — Я думаю, что лучше её у меня нѣтъ друга на свѣтѣ. Старика не было дома и я разсказалъ ей всё, что случилось. Что, вы думаете, сдѣлала она? Она сказала, что ждала меня и приготовила комнатку съ прехорошенькой кроватью наверху; такъ опрятно и красиво все тамъ убрано; и просила и умоляла, чтобы я переѣхалъ къ ней. Я обѣщалъ, чтобы сдѣлать ей удовольствіе. Потомъ она повела меня въ свою комнату, бросилась къ комоду, отворила его и вынула двадцать-три фунта изъ… изъ чайницы! и сказала: «вотъ, Филиппъ!..» какой я дуракъ!

Тутъ ораторъ прервалъ свою рѣчь.

Глава XVI ВЪ КОТОРОЙ ФИЛИППЪ ПОКАЗЫВАЕТЪ СВОЮ БОДРОСТЬ