Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны

На следующий день я прибыл в Цюрих, где должен был встретить Эдуарда, Жоржа и Шарля. Первый мне служил для связи с сестрой Реккера, он сообщил мне, что она хочет меня увидеть, и я знаю заранее все, что она мне хочет сказать. Я назначил ей встречу на вторую половину дня в Вёллисхофене, так как она не боялась встречаться со мной в городе.

Второй напомнил мне, что Анри вероятно возвратится из Германии через несколько дней.

Что касается Шарля, то я ждал его на выходе из его банка, в полдень, когда колокола звонят на всех колокольнях Цюриха. Я узнал его под портиком, по его атлетическому виду и по тому, что он немного волочил свою раненую ногу.

Я пригласил его позавтракать, и он увез меня недалеко отсюда в огромную пивную, где каждый день поглощают кислую капусту сотнями килограммов, а темное и светлое пиво тысячами литров.

Он так же, как Мюллер, начал рассказывать о знаменитом французском капитане, который…, что, которого… Решительно…

— Знаешь ли ты, к какой службе он принадлежит?

— Министерство внутренних дел или Военное министерство, — ответил он, — я точно не знаю. Он посещает любовницу немецкого военного атташе.

Затем он проводил меня на вокзал, где я сел в поезд на Вёллисхофен.

Там, на скамейке недалеко от берега, меня уже ждала сестра Реккера; бедная женщина потеряла все свое хорошее настроение и жизнерадостность. Она стала похожей на побитую собаку и была подвергнута такому осуждению со стороны местной немецкоязычной среды, казалось, требующей от нее постоянных покаяний. Она смотрела на меня, как если бы была действительно виновата. Я напрасно пытался говорить ей об услугах, оказанных Франции; мои слова улетают в пустоту; в них нет никакого смысла для этой женщины, швейцарки по рождению, чей муж был немцем.

— Вы уже видели вашего брата?

— Нет, мне все еще не давали свиданий, но если верить адвокату, он держится стойко. Он им говорит только то, что сам хочет. Вы видели ваши приметы, которые он дал полиции?

Затем, взяв все свое мужество в руки, я спросил: — И Кэти.

Это имя подействовало на нас с первой минуты. Сказав его, наконец, мы оба смогли дышать свободнее.

— Бедная, бедная Кэти! Я не знаю ничего, мне никто больше ничего не говорил. Они, возможно, ее уже…

И прикрыв лицо руками, она разрыдалась.

Как я хотел бы оказаться в другом месте! Несмотря на меня, несмотря на все мои убеждения, когда я умолял ее действовать осторожно, несмотря на то, что никто не сможет упрекнуть меня в том, что я скрыл от этого ребенка подстерегающие ее опасности, несмотря на то, что я никак не мог больше повлиять на происходящее, я не смог задушить в себе голос, который мне повторял: все же именно ты соблазнил ее своими деньгами и послал на смерть, поставив перед ней задачу выше ее сил. Достаточно ли ты ее подготовил, предупредил, научил?

— Нет же! Нет! — сказал я, чтобы успокоить мать. — Вы хорошо знаете, что женщин всегда будут щадить, особенно девушек. Ее оставят в тюрьме до конца войны, а когда мы победим, потребуем ее освобождения.

— Но они же действительно расстреляли мисс Эдит Кавелл!

— Это не одно и то же, мадам; ее они расстреляли из-за ненависти к англичанам, но к Кэти они действительно проявят снисхождение, и жених им объяснит…

— Ой, он, этот мерзавец, который ее и выдал, так как это был он, только он! Никогда Кэти не доверилась бы другим. Она слишком хорошо знала, насколько опасно, что она делала.

Я позволил ей свободно излить свою боль и, взяв ее правую руку между моими, машинально ласкал ее. Этот непредвиденный жест ее немного успокоил, и я смог коснуться материальной стороны вопроса.

— Мои руководители, — сказал я, — попросили меня передать вам их заверения в глубоком своем уважении и вручить этот конверт. Вы сможете таким образом улучшить положение вашего брата.

Она поблагодарила меня:

— У меня еще есть сбережения, сударь, но я довольна, что не пришлось начать их тратить. Поблагодарите этих господ за меня. Ох! Я предпочла бы просить милостыню, но лишь бы мне вернули мою дочь!

Я сумел, наконец, достойно выпутаться из этого тягостного свидания и сел на катер, чтобы вернуться в город. Даже сегодня, после стольких лет, печать переполняет меня, когда я вспоминаю эту встречу. Но больше всего меня угнетало, что я знал, что никогда моя служба не смогла бы возместить ущерб этой женщине, как она, на мой взгляд, этого заслуживала.