Тётя Салли была в страшном недоумении, но дядя Сайлас, тот ещё больше растерялся, когда он пришёл домой и ему всё рассказали. Он ходил словно пьяный и целый день не мог опомниться, а вечером произнёс в церкви такую проповедь, что составил себе ею громкую славу, потому что никто, даже самые старые старики не поняли из неё ни единого слова. Тётя Полли рассказала всем, кто я такой и какова моя история, а я, в свою очередь, должен был открыть, в какое безвыходное положение я попал, когда миссис Фелпс приняла меня за Тома Сойера. Тут миссис Фелпс прервала меня: «Пожалуйста, продолжай называть меня тётя Салли, я так к этому привыкла». И вот, когда тётя Салли приняла меня за Тома, я должен был поддакнуть — другого средства не оставалось, да я и знал, что Том не рассердится, ему это даже наруку будет, так как это —
Тётя Полли рассказала, что, получив от тёти Салли письмо, будто Сид и Том прибыли благополучно, она никак не могла понять, что это значит. Ей сейчас пришло в голову: уж не сыграл ли этот сорванец какую-нибудь новую штуку? Вот и пришлось ей тащиться в путь самой за тысячу миль, потому что никто не отвечал на её письма.
— Но мы и от тебя не получали ни слова! — возразила тётя Салли.
— Удивляюсь! Ведь я писала два раза, прося у вас объяснений.
— Мы ничего не получали, сестрица!
Тётя Полли повернулась к Тому и произнесла грозным голосом:
— Том!
— Ну что ещё? — сердито откликнулся он.
— Не смей так говорить со мной, бесстыдник! Подай сюда письма!
— Какие письма?
— Подай письма! Погоди, вот я примусь за тебя…
— Они там, в чемодане. Ну, довольны теперь? Будьте покойны: они целы, я с ними ничего не сделал, даже не заглядывал в них. Но я знал, что они наделают нам хлопот, и подумал, что если вам не к спеху, то…
— Ну, милейший, я вижу, ты нуждаешься в розге!.. А ещё одно письмо я написала, чтобы предупредить вас, что я приезжаю. Полагаю, что и это…
— Нет, — сказала тётя Салли, — то письмо пришло вчера; правда, я ещё не читала его, но оно цело у меня.
Я хотел было предложить ей побиться об заклад на два доллара, что и этого письма у неё не окажется, да побоялся и промолчал.
В первый раз, как мне удалось увидеть Тома с глазу на глаз, я спросил его, какие у него были намерения, когда он устраивал побег. Что рассчитывал он делать, если бы побег совершился благополучно и ему удалось бы освободить негра, который уже и без того был свободен? Он отвечал, что с самого начала он имел в виду, если удастся похитить Джима, поплыть с ним на плоту искать приключений вплоть до самого устья реки, а потом открыть ему, что он свободен, и везти его обратно домой уже на пароходе, как следует, с шиком, заплатив ему за потерянное время. Кроме того, он хотел заблаговременно написать домой, чтобы собрались все негры и встретили Джима в городе с факелами и музыкой. Тогда Джим был бы настоящим героем, да и мы тоже. Но я подумал, что и без этой церемонии всё обошлось как нельзя лучше.
Джима велели сию же минуту освободить от цепей, а когда тёте Полли, дяде Сайласу и тёте Салли рассказали, как усердно и добросовестно он помогал доктору ухаживать за больным Томом, они не знали, как и обласкать его: угощали его самыми вкусными кушаньями и не заставляли работать. Мы повели его в комнату больного. И пошли у нас весёлые разговоры! Том подарил Джиму сорок долларов за то, что он так терпеливо исполнял для нас роль узника. Джим ужасно обрадовался.
— Вот видишь, что я тебе говорил, — обратился он ко мне, — ещё тогда, на Джексоновом острове? Я говорил, что у меня волосатая грудь, а это какая примета? Что я был когда-то богачом и скоро опять буду богачом! Вот и вышла правда. Разбогател! Ну, что скажешь? Ведь говорил я, что приметы у меня верные!
А Том строил новые планы, предлагал нам когда-нибудь ночью убежать отсюда втроём: мы добудем себе оружие и отправимся искать приключений на Индейскую территорию, недели на две. Я согласился, да только вот в чём беда: у меня не было денег купить оружие, да и не думаю, чтобы я мог получить что-нибудь из дому, так как мой отец, наверное, вернулся домой, забрал все деньги у судьи Тэчера и пропил их.
— Нет, деньги целы, — сказал Том, — теперь накопилось больше шести тысяч долларов, да и отец твой глаз не казал с той поры. По крайней мере, до моего отъезда он не появлялся в наших краях.
— Никогда он больше не вернётся, — проговорил Джим торжественно-грустным голосом.
— Почему ты знаешь, Джим? — удивился я.
— Всё равно почему, Гек, но он больше не вернётся!
Я пристал к нему, и он наконец объяснил: