Делo докатилось до Ватикана, папа пригрозил подать в Высший Суд на Всемирную Лигу (ВСЕЛИ) за причиненный ущерб евангельской миссии, но до Высшего Судии это дело не дошло, ВСЕЛИ решила не связываться с этой старой песочницей, решила дело келейно и оштрафовала ФУФЛО на те же десять тысяч золотых кварков; и пошла бы наша конюшня вместе с ФУФЛОМ по миру, но нашлись, нашлись спонсоры, да и многомиллионная армия тиффози — все как один, спасибо вам, дорогие! — быстренько скинулись, кто сколько мог по своим трудовым шкваркам, а председатель Сур демонстративно достал двумя пальцами из нагрудного кармана две половинки своей старой золотой челюсти и с небрежным великодушием бросил их в общий котел — сначала одну, потом вторую. Это был красивый, широкий жест, и я зауважал председателя Сура.
<ПРИМ. Все обстояло не совсем так. Я не упомянул в отчете, что тиффозных шкварок для штрафа нам все-таки не хватило, и что в дело вмешался сам президент д'Эгролль — это он отстегнул нам из своего личного президентского фонда внушительную сумму на восстановление планетки. Тогда об этом лучше было помалкивать, чтобы ненароком не попасть под копыто Налоговой комиссии Конгресса.>
Кроме того, ВСЕЛИ лишила нас премии в десять тысяч кварков.
— Вот так всели на десять тысяч! — сказал Войнович.
У дяди Сэма была своя арифметика:
— Десять тысяч потеряли плюс десять тысяч не нашли — итого: двадцать, — поправил он.
Более того, произошло чудовищное: тот первый отборочный матч мы выиграли 3:0, но жлобы подали во ВСЕЛИ протест (мол, подбор мячей — это обязанность хозяев полигона, и поэтому мы должны отвечать за причиненный ущерб, — жлобы были правы, к ним у меня никаких претензий, я на их месте поступил бы так же, для жлобов это был единственный шанс найти, что называется, от фонаря (вернее, под фонарем на ровном месте) победных три очка, — и нам засчитали-таки техническое поражение «ноль-три». Хорошенькое начало — мы победили и потеряли три очка на ровном месте.
— «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать», — процитировала мне в утешение фройлен фон Дюнкеркдорфф.
— Это кто сказал? — спросил я.
— Пастернак.
— Он прав, этот Пастернак, — пришибленно вздохнул я. — Наверно, хороший был футболист.
Ворона как-то странно на меня посмотрела. Должно быть, я что-то не то сказал.
Ладно, с кем не бывает. Будем считать, что одно глупое поражение — это случайность. Переживем.
О'к.
БРАГИН.
ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР.
Брагин пребывает в каком-то сомнамбулическом амфибрахии. Он, кажется, немного тронулся после истории с этим пастором Шуллером.— Мы что-то не то делаем, — сказал он мне. — Мы тут в футбол играем, а там жизнь на планете. Там люди живут.
— Какие люди? Какая жизнь на гранитной планете?
— Гранитная, — неуверенно ответил Брагин. — А мы тут со своим футболом.
— Эта планета была безжизненная. Запомни: без-жиз-нен-на!
— Мы же не знаем, для чего она предназначена... Б@г ее знает...
— Я — знаю, — ответил я, не задумываясь. — Я — Тренер, значит, Я — Б@г.
«Много на себя берешь», — прочитал я в глазах Брагина.
«Нормально беру. Тоже мне, блуждающий форвард. Ты не блуждающий, а дрейфующий форвард, потому что ты дрейфишь. Если игрок чего-то не знает или не умеет, то он должен чувствовать, что я, его тренер, знаю и умею, даже если я тоже не знаю и не умею».
БАШИБУЗУКИ.
ВТОРОЙ ОТБОРОЧНЫЙ МАТЧ.
А вот этого черного — не чернокожего, а эбонитового! — арбитра я запомню до конца жизни. За два дня до игры прибыл арбитр Орхидевриус, весь покрытый корой, и с ним двое эбонитовых подсудков — какие-то шоколадные бобчинский и добчинский, — на одно лицо, да и лиц под корой не видно. Мы встретили их, как полагается, как всех арбитров встречаем: хлеб-соль, цветочки, пятизвездочный отель, номер-люкс, акклиматизация, парная с девочками, кофеек с коньячком, обед с борщом (шеф-кок Борщ расстарался), дешевые (то ли по отпускной цене, то ли по себестоимости) шубы для арбитровых жен — колонок, соболя, шеншеля на выбор. Два дня они пожили, как фоны-бароны, остались довольны вроде. Игра. Играли с «БАШИБУЗУКАМИ» (Барнаульский Шлакобетонный завод). Опять легко выиграли 3:0, уже безо всяких происшествий, арбитры отсудили прилично.
— Гип-гип, ура? — спросил дядя Сэм.
— <...> дыра, — ответил я в рифму.