Приключения юнкора Игрека

—Годится!— подтвердил я.

—А раз так — садимся и придумываем варианты.

—Сами?

—А кто же? Дровишек подбросим — вот наша операция и разгорится помаленьку. Увидите — письмами завалят.

Мы стиснули ручки и засели сочинять надписи, а Сиропов скрылся за дверью кабинета, предупредив нас:

—Сейчас вернусь. Я только расскажу в секретариате, что мы тут с вами сочинили, место в следующем номере забронирую.

Сиропов вернулся минут через десять. К этому времени у нас с Борькой и Маратиком (он тоже поспешил присоединиться к нам — видать, соблазнился ценным призом!) было готово десятка два вариантов...

—Принято на «ура»!— ликующе сообщил Сиропов.— Ждут материал! Ну-ка, что тут у вас получилось?.. Так... «Болей с нами за «Пахтакор!» Неплохо. Но — не длинновато ли? Что еще? Ага, вот это, по-моему, маленький шедевр — «Ура: каникулы!» Поехали дальше... «Я не даю списывать». Что ж, тоже недурно. Что еще?... Ого, да тут у любой фабрики глаза разбегутся!—похвалил он. — Директора бороться станут за право эти ваши шлягеры на майках штамповать.— И он медленно и с аппетитом прожевал вслух наши изобретения: «Айда в кино!», «Это — майка», «Люблю мороженое», «Привет семье!», «Сам дурак!», «Хочу учиться — не хочу жениться», «Девчонок не берем», «Го-о-о-о-л», «Черта лысого!», «Эта майка без надписи».

—Здорово!— сказал Сиропов.— Фантазия имеется. Не знаю вот только, как с педагогической точки зрения?.. Нас, братцы-кролики, школа не поймет. Зачем эти черти, дураки... Про учебу маловато! Не вижу идеи усиления борьбы за повышение успеваемости. Надо бы подпустить что-нибудь и о связи школы с жизнью.

—Может, вот это подойдет!— воскликнул Маратик и прочел написанное: «Помни: если ты хочешь стать в будущем полезным членом общества, то учись в школе только на хорошо и отлично!»

Маратик поднял глаза и явно ждал аплодисментов.

—Разве ж это надпись?!— возмутился Самохвалов.— Ее не на майке, а только на индийской сари уместить можно. Отпечатать этот твой транспарантик на отрезе метров в десять длиной, и обмотаться им, как кокон. Можно и вместо чалмы использовать.

—Не пойдет!— подтвердил и Олег Сиропов.— Слишком лобовое решение. Надо бы что-нибудь поизобретательнее. Например — «Даешь пятерку!», или в этом роде.

Я хотел было возразить, что такая майка придется по душе дяде Сидору Щипахину и не очень-то понравится Наталье Умаровне, с которой стекольщик и содрал как раз пятерку. Привести эти доводы я не успел. Зазвонил красный телефон.

—Городской,— сказал Сиропов, поднял трубку и тут же изменился в лице. Едва успев сказать «алло», он в ужасе зажмурился, дернулся и шлепнул себя ладонью по левому глазу.

—Да-да, слушаю,— сладеньким голосом пропел он.— Ну конечно же... Всегда рад... Весь внимание. Записываю...— и, не очнувшись от болезненной гримасы, он стал записывать что-то под телефонную диктовку.

—Наверное, опять диктуют что-нибудь прямо в номер?— шепнул Борька.

Маратик хохотнул:

—Черта лысого! Я знаю, кто это. Мамаша Рудика! Видали, как Олег Васильевич сразу отключился. Всегда вот так.

—Что за Рудик?— спросил я.

—Рудольф Крякин.

—Что за птица?

—Поэт,— хмыкнул Маратик.— Она каждый день новые стихи сыночка по телефону читает и требует, чтобы записали и похвалили.

—А он сам что — глухонемой?

—Здоровый, как бык. В седьмом классе.

—А почему на своих двоих сюда не приходит?

—Говорю же — мамочка не разрешает. Через дорогу одному переходить не велит. Вот и читает каждый день по телефону.

—А если по почте? Клади в конверт — и посылай, если самому топать в редакцию лень.

—Так у нее вся зарплата на конверты уйдет!— засмеялся Борька.

Наконец Олег Сиропов положил трубку и промокнул платком лоб.

—Тяжелый случай!— процедил он сквозь зубы и протянул нам листок. Я прочел название: «Школьные частушки». Дальше шли такие стихи:

Слушай, милый мой дружок,

Просьбу подпольную:

Дай тихонечко списать

У тебя контрольную.

На горе стоит козел,

Грудь привольно дышит.

Моя подружка сочинение

С десятью ошибками пишет.

Подружка моя,

Нету мне покоя.

Снова двойку получила —

Ну что это за такое!

Сиропов достал из шкафа пухлую папку, на которой фломастером было выведено: «Полное собрание частушек Рудольфа Крякина». В папку он положил и новые стихи.

— Только стихи пишет?— спросил я.

—Только...— вздохнул Сиропов.— Но мне и их хватает. Вот — складываю.

Мне стало жаль Сиропова. Несправедливо все-таки. У человека масса дел, в голове — операция. А ему приходится какую-то галиматью по телефону принимать. Неужели нельзя отказаться? Видимо, поняв, почему мы с недоумением смотрим на него, Сиропов вздохнул:

Вы не думайте, Игреки, что мне нравится вся эта музыка. Но тут, братцы-кролики, тонкая штука получилась. В кооператив я вступил, взнос паевой отдал. Все как положено. А мамаша Крякина как глянула в мои документы — так сразу и прилипла:

Ах, вы в газете работаете! Отлично! У меня сыночек, Рудик, поэт настоящий. Вы уж его поддержите, проконсультируйте. У нас всем ужасно нравится, как он пишет. И дедушке, и обоим бабушкам... Ну а сама я думаю, будет из него второй Шекспир!— Так прямо и сказала!

А Шекспир писал частушки?— полюбопытствовал Самохвалов.