Господин капитан! Тот, кто вам передаст письмо, наш друг и человек надежный. Зовут его Берар. Он ненавидит англичан настолько же, как и вы… Завтра в пять часов утра начнут приступ: я слышал, как об этом говорил полковник Барклай поручику Робартсу… Из Бенгалии получены весьма важные вести. Гарнизон, составленный из сипаев, в Мееруте восстал и стрелял в английских офицеров. Оттуда гарнизон отправился в Дели, где провозгласил царем последнего потомка Великого Могола. Умертвили около шести сот англичан… Вот эти-то новости вызвали решимость Барклая всем рискнуть, лишь бы взять крепость. Губернатор Бомбея дал ему понять, что во что бы то ни стало следует покончить с Голькаром и немедленно возвратиться. Если завтра приступ окажется безуспешным, решено немедленно отступить. Со своей стороны я не оставался бездеятельным. Я взял со стола все депеши, полученные Барклаем, и прочел их нескольким из моих друзей сипаев, а те распространили эти известия по лагерю. Можете судить, какое это произвело впечатление. Весьма сожалею, что не буду участвовать с вами в защите крепости, но, оставаясь здесь, в лагере, я принесу вам более пользы. Твердо надейтесь на хорошее, готовьтесь ко всему.
Коркоран, с изумленным видом взглянув на гонца, спросил его с очевидным недоверием в тоне:
— Каким же ты образом мог проникнуть сквозь сторожевую цепь англичан?
Индус отвечал:
— Не все ли равно как? Дело в том, что я уже здесь!
— По каким причинам ты ушел от англичан? Разве они тебе плохо платили?
— Напротив! Платили очень хорошо.
— Плохо кормили?
— Я сам себя кормлю, покупая мою порцию риса, чтобы никакая нечистая рука не прикасалась к моей пище.
— Может, с тобою дурно обращались? Может, тебя оскорбили?
Сипай показал спину, на которой оказались ужасные рубцы.
— А! Понимаю, — сказал Коркоран. — Это царапины девятихвостой кошки!
— Я получил пятьдесят ударов, — ответил сипай. — На двадцать пятом я впал в обморок, но все-таки продолжали меня истязать. После этого я пролежал три месяца в госпитале и вышел оттуда только пять недель тому назад.
— Кто же приговорил тебя к этому наказанию?
— Поручик Робартс!.. Но относительно его это уже мое дело позаботиться. Я и Сугрива следим за ним ежеминутно.
«Да! Можно сказать, что это офицер надежно охраняемый», — подумал капитан.
— Что же делает Сугрива в лагере? — добавил капитан громко. — Значит, он на свободе?
— Сугрива, — отвечал сипай, — проскользнул у них между пальцами. Когда его взяли в плен, узнавший его Робартс хотел его повесить; но пока собирали военный суд, он вошел в соглашение со сторожившим его сипаем, и оба они бежали. Можете судить, как разбесился Робартс; он хотел расстрелять за это чуть не десять человек, но полковник Барклай не захотел это допустить. Сугрива возвратился в тот же вечер в английский лагерь в виде факира, но, преобразившись так, что его никто не узнавал, кроме преданных ему сипаев.
— Прекрасно! Значит, все идет хорошо! — сказал капитан и пошел рассказать обо всем Голькару, прежде чем отправиться к укреплениям.
Возвращаясь от Голькара и подойдя к отверстию в стене, он увидел в темноте какую-то тень, скользившую вдоль рва и пробиравшуюся в английский лагерь. Это был Берар, сделавший какой-то таинственный знак часовому, охранявшему пролом и прошедший спокойно мимо сипая.
«Надо сознаться, — подумал Коркоран, — что у полковника Барклая очень странные солдаты!»
XVII. Печальный конец поручика Робартса
Ночь прошла спокойно, так как никакой тревоги не произошло. Как с одной, так и с другой стороны подготовлялись к приступу спокойно и в полной тишине. Часовые как осаждаемых, так и осажденных так близко стояли друг от друга, что могли бы свободно разговаривать между собою. По-видимому, все казалось спокойным.