Кнут Иванович проверил, хорошо ли привязан канат к кольцу гарпуна, потом достал из ящика острую гранатунаконечник, насыпал в нее пороху из мешочка, поплевал на резьбу и привинтил гранату к гарпуну. Теперь осталось только капсюли поставить, но это Кнут Иванович всегда делал перед самой стрельбой. А пока что он встал у пушки, широко расставив ноги, взялся рукой за прицельную рукоятку, попробовал, как пушка ходит вверх и вниз, вправо и влево. Потом, как командир перед боем, еще раз окинул глазами море, палубу, снасти, людей и, убедившись, что кит уже недалеко, поставил капсюли и громко скомандовал:
– К промыслу, по местам!
Повторять команду ему не пришлось. Недаром Кнут
Иванович вышколил нас еще с весны. На промысле каждый знал свое дело – в темноте разбуди, все равно никто бы не сбился. И тут, по первому слову команды, мы все встали, где кому нужно.
А «Партизан» тем временем несся вперед, туда, где каждые пятнадцать – двадцать минут поднимался над морем высокий белый фонтан. С каждым разом он появлялся все ближе и ближе, и вдруг все сразу увидели впереди широкую, мокрую, блестящую спину кита.
– Полный вперед! – скомандовал Кнут Иванович.
«Партизан» рванулся вперед, но было уже поздно. Над водой на секунду показался черный треугольный плавник величиной с хорошую дверь, потом широкий хвост (этот уже с целые ворота) мягко шлепнул по воде, и кит исчез.
Мы, стоя на местах, тихонько переговаривались друг с другом:
– Ну и китяра!
– Здоров!
– Тонн на пятьдесят будет.
–
Все семьдесят потянет.
А
Кнут
Иванович, стоя у пушки, внимательно смотрел на море и поднимал то правую, то левую руку. Этим он показывал Михаилу Михайловичу,
куда править, и Михаил Михайлович послушно выполнял каждую команду гарпунера.
Так прошло минут двадцать. Вдруг у самой кормы заплескалась вода. Кит с шумом выдохнул воздух, да так близко от нас, что брызги фонтана упали на нашу палубу. Но на корме пушки не было, а повернуть китобоец, хоть он и считается поворотливым судном, – не скорое дело.
Кит спокойно вдохнул свежего воздуха, еще раз показал нам спину и нырнул.
Кнут Иванович начал сердиться. Он прыгал возле пушки,
размахивая руками, и «Партизан», послушный его воле, то бросался вправо, то влево, то замирал на месте, то кидался вперед.
И хотя мы за сезон привыкли и к китам и к охоте за ними – все равно каждый раз, когда огромная черная туша поднималась из воды, мы все, как по команде, показывали на нее друг другу пальцами и удивленно повторяли:
– Кит! Кит!
Вдруг высокий фонтан рассыпался прямо перед носом
«Партизана». В ту же секунду раздался выстрел. Тугой клубок красноватого дыма вырвался из пушки и поплыл, рассеиваясь над водой. Кнут Иванович, чуть согнувшись, держался за прицельную рукоятку, и казалось, что сам он вот-вот бросится туда, куда полетел тяжелый стальной гарпун.
Раненый кит вздрогнул всем своим огромным телом и бросился вперед, поднимая буруны белых брызг. Вслед за ним, извиваясь кольцами и петлями, бежал толстый канат.
Секунды не прошло после выстрела, где-то впереди ухнул приглушенный взрыв – это взорвалась граната, привинченная к концу гарпуна. Кит мгновенно согнулся кольцом, распрямился, нырнул, но сейчас же вынырнул снова и выпустил короткий фонтан, только не белый, как прежде, а ярко-красный от крови.
«Партизан» остановился. Заскрипели тяжелые стальные блоки, канат натянулся как струна. Кит бился метрах в ста от судна. Он извивался и так и этак, стараясь сорваться с гарпуна. Кит бился минут двадцать, наконец вздрогнул в последний раз, выпрямился, затих и медленно стал тонуть.
Включили лебедку. Загрохотали шестерни, закрутились чугунные барабаны. Мокрый канат, выжимая капли соленой воды, потянулся из моря, а за ним поднялась из глубины огромная туша.
И только тут мы заметили, что ветер снова закрепчал и по морю побежали белячки.
К вечеру ветер еще усилился, и зыбь стала выше, а к ночи разыгрался тайфун, да такой, что казалось, он хочет наверстать потерянное за день.
И опять «Партизан» запрыгал, как пробка, то по самую палубу зарываясь в воду, то вздымаясь над белым гребнем волны.
А мы опять собрались в кают-компании за праздничным столом и ждали капитана – он пошел в радиорубку прочитать последние радиограммы.
Наконец дверь раскрылась. Михаил Михайлович вошел, но еще прежде, чем он заговорил, мы поняли, что настроение у него совсем не праздничное.
– Придется бросить кита, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – У «Крестьянки» совсем плохи дела, хуже, чем вчера. Пойдем к ней на помощь.
Мы не первого кита теряли в море. И не в первый раз приходилось нам уступать перед неумолимой силой океана. Мы все понимали: раз надо – значит, надо, капитану виднее. Тут уж спорить не приходится.
Мы один за другим встали из-за стола и разошлись по каютам одеваться.
Но Кнут Иванович, обычно такой дисциплинированный, на этот раз вдруг заупрямился: он вскочил, забегал по кают-компании, размахивая руками.
– Михаил Михалыч, – говорил он возбужденно. – Я