Приключения Кавалера и Клея

Проверка доклада, написанного шерифом Монмутского округа, приводит имя последнего гостя в тот уикенд, мистера Квентина Тауля, а также дает более подробный отчет о событиях того вечера, включая определенную догадку о природе импульса, который в конечном итоге отправил Рут к телефону. «Мисс Эблинг, — гласит доклад, — была рассержена [sic!] недавним заключением в тюрьму ее брата Карла и случайно наткнулась в одной из спален на комикс того сорта, какой она считала ответственным за многие из умственных проблем ее брата. Тогда, узнав в одном из подозреваемых автора упомянутого комикса, мисс Эблинг обрела намерение известить власти об активности, имеющей место в доме».

Интересно отметить, что несмотря на ударение, сделанное той ночью и в процессе проведения по большей части законных процедур на роли комикса в инициировании акта возмездия со стороны Рут Эблинг, единственным гостем «По-то» в тот вечер, официальной записи о чьем аресте не существует, является автор упомянутой книжки.

Сэмми впервые в жизни напился за обедом. Опьянение наползало на него так медленно, что поначалу он ошибочно принял его за ощущение счастья и результат утомления от любовных занятий. Длинный день оставил в его памяти едва ли не телесный отпечаток: холодок снаружи Мейфлауэра во время ожидания, пока мистер Лав и его друзья их подберут; чей-то локоть ему в ребра; рев и пепельный запах нагревателя кадиллака; острая струя декабрьского воздуха, задувающая в окно машины по пути; ожог от глотка ржаного виски из фляжки Джона Пая; ощутимая отметина от зубов Бэкона и отпечатки его сильных пальцев у Сэмми на бедрах. Пока он сидел за обеденным столом, поедал вареных устриц и оглядывался вокруг себя с предельно глупым, как он сам с тревогой понимал, выражением на лице, вечер окутывал его приятным смешением болячек и образов, подобных тем, что переполняют человека на самой грани сна после целого дня на открытом воздухе. Комфортно осев в этом смешении, Сэмми наблюдал за тем, как мужчины вокруг него разворачивают яркие знамена своей беседы. Вино было «Пулиньи-Монтраше» 37-го года — из ящика, прибывшего, по словам Джеймса Лава, от Поля Рейно.

— Так когда вы отбываете?

— Завтра, — ответил Бэкон. — А прибываем в среду. У меня уже назначено выступление. Кто-то из «Репаблик» должен подсесть на поезд в Солт-Лейк-Сити с моим костюмом, так что в Лос-Анджелесе на платформу сойдет уже Эскапист.

Дальше последовало весьма продолжительное поддразнивание Трейси Бэкона на предмет обтягивающих брюк, к всеобщей забаве перешедшее к вопросу о гульфике на панталонах. Лав выразил удовлетворение тем, что Бэкон продолжит исполнять роль Эскаписта на радио, пусть даже трансляция будет теперь вестись из Лос-Анджелеса. Сэмми утонул еще глубже в своих грезах, порядком заправленных славным бургундским. И вдруг за спиной у него стало что-то такое завариваться, послышался шепоток, затем приглушенный крик.

— А разве они тебя на своей мультяшной фабрике пропустят?

— Что это? — Сэмми выпрямился на стуле. — Мистер Лав, мне кажется, вас кто-то зовет. Я слышу, как кто-то произносит ваше…

— Мне искренне жаль, что приходится это делать, мистер Лав, — вдруг произнес ровный и четкий голос у Сэмми за спиной. — Но я боюсь, что вы вместе с вашими подружками находитесь под арестом.