В задней части лавки, как Томми заприметил в первые же свои визиты к Таннену, имелись две двери. Одна, выкрашенная в зеленый цвет, вела в кладовку, где хранились стальные кольца, трюковые птичьи клетки и чемоданы с двойным дном. Другая, черная как смоль, обычно бывала закрыта, но порой кто-то заходил с улицы, здоровался с Луисом Танненом или одним из продавцов, и проходил в черную дверь, открывая частичку мира по ту ее сторону. Еще бывало, что оттуда кто-то выходил, засовывая себе в карман пять долларов или качая головой от удивления только что увиденному чуду. Там как раз и находилась знаменитая задняя комната Луиса Таннена. Томми отдал бы все на свете — отказался бы от «Чудо-ящика Последнего Демона», «Истории Робин Гуда», копии музея-квартиры Шерлока Холмса на Бейкер-стрит, а также «Автомата», — лишь бы одним глазком заглянуть туда и увидеть, как старые мастера хватаются поразительными цветками своего искусства. Когда сам мистер Таннен взялся устраивать отцу Томми демонстрацию работы Чудо-ящика, показывая, что он пуст, засовывая туда семь шарфов, а затем открывая его снова, чтобы показать, что он по-прежнему пуст, в лавку вошел мужчина, сказал «Привет, Лу», после чего направился к задней комнате. Пока дверь открывалась и закрывалась, Томми успел заметить нескольких фокусников в свитерах и костюмах, стоящих к нему спиной. Все они наблюдали за другим фокусником, который что-то такое проделывал, худым мужчиной с длинным носом. Когда длинноносый поднял голову, улыбаясь только что проделанному им маленькому фокусу, Томми не заметил в его глубоко посаженных глазах с тяжелыми веками особого самодовольства. Зато другие фокусники вовсю расхваливали исполненный трюк. Затем грустные голубые глаза длинноносого встретились с глазами Томми. И резко распахнулись. Дверь закрылась.
— Поразительно, — сказал Сэмми Клей, доставая бумажник. — Эта штукенция того стоит.
Мистер Таннен передал ящик Томми, и он его взял, но глаза мальчика по-прежнему не отрывались от черной двери. Сфокусировав свои мысли в острый алмазный луч, Томми нацелил его на дверную ручку, от всей души желая, чтобы она повернулась. Ничего не произошло.
— Томми? — Томми поднял взгляд. Отец внимательно на него смотрел. Вид у него был слегка раздраженный, а в голосе звучало фальшивое добродушие. — Осталась в твоем теле хоть капля желания к этой штукенции?
И Томми кивнул, хотя правда от его отца все-таки не укрылась. Затем мальчик посмотрел на лакированный деревянный ящик синего цвета, по которому он не далее как вчера вечером томился с такой силой, что только за полночь смог заснуть. Но знание секретов «Чудо-ящика Последнего Демона» никогда бы не провело Томми через дверь в заднюю комнату Луиса Таннена, где закаленные странствиями мужчины стряпали частные чудеса для собственного меланхоличного удовольствия. Оторвав глаза от Чудо-ящика, мальчик снова посмотрел на заднюю дверь. Она так и осталась закрытой. «Вот Жук, — с уверенностью подумал Томми, — наверняка бы в нее прорвался».
— Классно, папа, — сказал он вслух. — Я просто в восторге. Спасибо.
Три дня спустя Томми зашел в аптеку Шпигельмана расставить там комиксы. Эту работу он проделывал совершенно бесплатно и, как ему казалось, без ведома мистера Шпигельмана. Новые еженедельные комиксы прибывали по понедельникам, и к четвергам, особенно ближе к концу месяца, длинные ряды проволочных стоек вдоль задней стены аптеки зачастую становились сумятицей беспорядочно расположенных и затрепанных изданий. Посему каждую неделю Томми сортировал комиксы и расставлял их по алфавиту, «Нэшнл» к «Нэшнл», «И-Си» к «И-Си», «Таймли» к «Таймли», воссоединяя разлученных членов семейства «Марвел», изолируя в нижнем углу выпуски любовных романов, которые он, пытаясь скрывать этот факт от своей матери, вообще-то презирал. Понятное дело, самые центральные стойки Томми резервировал для девятнадцати изданий «Фараона». Мало того, он вел их аккуратный подсчет, радуясь, когда Шпигельман распродавал всю партию «Медных кулаков» за неделю, испытывая загадочную жалость к отцу и одновременно стыд за него, когда все шесть экземпляров «Морских рассказов», личного предпочтения Томми, целый месяц лениво лежали нераскупленными на стойке у Шпигельмана. Все перераспределение Томми производил исподтишка, под видом пролистывания. Всякий раз, как в аптеку забредал другой парнишка или мимо случалось пройти мистеру Шпигельману, Томми быстро и как попало засовывал изъятую им беспорядочную стопку назад, после чего выдавал вполне прозрачный фрагмент невинного насвистывания. Дополнительным средством скрывать свои тайные библиотекарские потуги (главным образом произраставшие из преданности отцу, но также из врожденной нелюбви к беспорядку) была растрата драгоценного еженедельного десятицентовика на комикс. Томми делал это даже несмотря на то, что отец регулярно приносил домой большие стопки работ «конкурентов», куда входило немало изданий, которых Шпигельман вообще никогда не брал.