Приключения Кавалера и Клея

— Погодите минутку, — сказал Сэмми. — Я совершенно озадачен.

Либер вполне допускал, что он тоже самую малость озадачен. Ему казалось, что загадка письма в «Геральд трибьюн» разрешена, что все это был всего лишь безвредный, пусть и малопостижимый фокус, исполненный одиннадцатилетним мальчуганом. Никаких сомнений, думал детектив, он и сам был в этом возрасте достаточно малопостижим. Этот ребенок просто искал внимания; он пытался выразить смысл, который никто вне его семьи не был способен уразуметь. А потом невесть каким макаром вышло так, что дядя мальчика, которого Либер до того момента имел все основания считать мертвым, сбежал по какой-то богом проклятой дороге из Кэт-Батта, что в штате Вайоминг, после чего и впрямь опять же невесть каким макаром затаился в конторском помещении на семьдесят втором этаже Эмпайр-стейт-билдинг. И теперь все получалось так, как будто вовсе не ребенок был автором письма; как будто Эскапист сдержан свое мрачное обещание городу Нью-Йорку.

Они проехали еще четырнадцать этажей в специальном экспрессе, когда Ренси вдруг негромко, с явной неохотой произнес:

— Там сироты.

— Сироты? — повторил Клей. Рука его обвивала шею сына в отцовской демонстрации упрека, замаскированного под легкую озабоченность. Такое объятие говорило: «Погоди, вот только вернемся домой…» — А они там откуда?..

— Да, кстати, сержант, — осведомился капитан Харли. — Откуда они там?

— Ну, это самое… гм, ну, в общем, непохоже было, что этот джентльмен в синем… это самое, костюме… в общем, что он собирается там показаться, — промямлил Ренси. — А мелкие сопляки аж из самого Уотердауна прибыли. Это десять часов на автобусе.

— Итак, аудитория, — проговорил Харли. — Из малолетних детей. Просто идеально.

— А ты? — спросил Либер у мальчика. — Ты тоже озадачен?

Мальчик пристально на него посмотрел, затем кивнул.

— Тебе надо собраться с мыслями. Том, — сказал Либер. — Нам потребуется, чтобы ты переговорил со своим дядей.

— Не родным дядей, — уточнил Сэм Клей и откашлялся. — Двоюродным.

— Может статься, ты смог бы поговорить со своим двоюродным дядей насчет тех приютских, — вмешался Ренси. — А то для меня это в новинку.

— Насчет приютских, — повторил капитан Харли. — Насчет сирот. — Он потер искалеченную половину своего лица. — Догадываюсь, там еще и монашка есть.

— Падре, — уточнил Ренси.

— Н-да, — отозвался капитан Харли, — это уже нечто особенное.

8

Двадцать две сироты из приюта святого Винсента де Пола сгрудились на продуваемой всеми ветрами крыше, в доброй тысяче футов над улицами Нью-Йорка. Серый свет был размазан по небу, точно мазь по бинтовой повязке. Тяжелые стальные молнии темно-синих вельветовых детских курточек (прошлой зимой, заодно с двадцатью новехонькими парами галош, пожертвованные универмагом Уотертауна) были до отказа застегнуты, не пуская внутрь апрельскую прохладу. Двое сопровождающих, отец Мартин и мисс Мэри Кэтрин Макомб, кружили возле детей подобно паре бдительных овчарок, голосами и ладонями пытаясь вселять в них уверенность. Глаза отца Мартина слезились на резком ветру, а толстые руки мисс Макомб покрылись гусиной кожей. Двое служителей приюта были достаточно стойкими людьми, но теперь все вышло из-под контроля, и они невольно повышали голос.

— Назад! — в сто первый раз взвизгнула мисс Макомб.

— Будьте же милосердны, — адресуясь к прыгуну, взмолился отец Мартин. — Сойдите оттуда.

Потрясение ясно проглядывало в лицах детей. Они неуверенно моргали. Медленная, тусклая и темная подлодка их жизни, экипажем которой они были, внезапно всплыла на поверхность. Кровь их сделалась чем-то вроде смертоносного жидкого азота. Никто не смеялся и даже не улыбался. Впрочем, для детей развлечение — всегда дело серьезное.

На восемьдесят шестом этаже, на самом верху толстого бетонного парапета, точно яркая дырка с неровными краями, кривым зубилом пробитая в небесах, балансировал улыбающийся мужчина в маске и индигово-золотистом наряде. Темно-синий шелковый костюм так и лип к его долговязой фигуре, радужно переливаясь. На нем также имелись золотистые спортивные трусы, а спереди на груди была толстая золотая аппликация в виде отмычки, вроде инициалов на форме почтальона. Еще мужчина носил пару золотистых сапожек, довольно бесформенных, на тонкой резиновой подошве. Спортивные трусы казались слишком мешковаты, а сзади у них имелась белая полоска, словно их владелец однажды неудачно прислонился к свежевыкрашенному дверному косяку. Трико сплошь шло складками и было растянуто на коленях, куртка скверно обвисала на локтях, а резиновые подошвы неказистых сапожек растрескались и почти сплошь покрылись сальными пятнами. Широкая грудь мужчины была окольцована тонким шнуром с тысячами крошечных узелков, продетым под мышками, образуя петлю. Дальше шнур тянулся через весь променад к стальному зубцу орнамента в виде солнечного луча, что выпирал с верха обзорной платформы. Мужчина потянул за узловатый шнур, и тот исправно выдал негромкий звук в тональности ре минор.