Постепенно интерес к спиритуализму упал, но Дойл продолжал считать, что это величайшее в истории религиозно-философское течение, за которым будущее. Высказывания его становились все более резкими, безапелляционными, а порой и совершенно абсурдными. Он утверждал, например, что никогда не был так близок с сыном при жизни, как после его смерти; говорил, что общается с ним чуть ли не каждую неделю, и спрашивал: разве это не доказывает, что мир устроен в корне не так, как нам представляется? А то, что нам кажется лишь “мрачной завесой смерти, на самом деле не есть ли розовый восход?”.
Он пытался воспользоваться радио для связи с потусторонним миром, ведь сообщения духов есть не что иное, как “электрическая трансмиссия”. Состоял в тесной переписке с человеком, утверждавшим, что установил контакт с Марсом при помощи радиоволн. Исключительно порадовал его оппонентов тот факт, что на сеанс к Дойлу — так он заявил — явились собаки, разумеется потусторонние. “Мы чувствовали, как они снуют у наших ног, а одна положила вполне весомую голову мне на колени. Это была моя любимая старая колли. В другой раз ее видел один из наших друзей-ясновидцев”. Он считал, что это доказывает, будто на том свете домашние питомцы живут в уюте и довольстве рядом со своими хозяевами.
Неудивительно, что осмеянный, осыпаемый бранью и подвергавшийся нападкам со всех сторон Конан Дойл предпочел до поры до времени держать при себе подробности самого важного сообщения, которое поведал ему “духовный проводник”.
Глава 24
Прощай, Холмс!
ЛЕТОМ 1924 года ВО ВРЕМЯ СЕАНСА ФЕНЕА СООБЩИЛ, что близок конец света. К тому времени леди Конан Дойл овладела уже не только “автоматическим письмом”, но и “инспирированной речью”, когда медиум, впадая в транс, способен “озвучивать” сообщения духов. Именно таким образом Фенеа и поведал, что мир стоит на грани катастрофы библейского масштаба — с наводнениями, землетрясениями, войнами и прочими ужасами. По его словам, предыдущая война “ничто, ничто, ничто по сравнению с тем, что ждет впереди”. Человечество, мол, погрязло в грехах, и Господь решил, что пора использовать очистительный огонь.
В сообщении содержалось немало подробностей, Дойл старательно внес их в блокнот, озаглавленный им как “Предсказанный ход событий”. Апокалипсис должен был начаться в конце лета 1925 года с гигантской бури, которая вызовет пожары и наводнения. В Америке разразится гражданская война, Нью-Йорк будет полностью уничтожен пожарами, Японию и Африку затопят прибрежные воды, Россия, “это темное пятно на карте мира”, просто перестанет существовать, как, впрочем, и Ватикан, “погрязший во зле”. Множество людей погибнет, но “избранные”, то есть спиритуалисты, выживут, чтобы основать спиритуалистическую Утопию.
Дойл предполагал, что землю окутает облако ядовитого газа — точь-в-точь как в его “Отравленном поясе”, — но “избранные” окажутся нечувствительны к ядовитым парам. Фенеа предсказывал, что Англия станет “светочем во мраке”, и говорил, что задача Конан Дойла — подготовить людей к грядущим испытаниям.
Медиумы вообще регулярно предсказывали конец света, многие из них расценивали Первую мировую войну как первый акт трагедии, но Дойла не смутил тот факт, что ни одно из пророчеств не оправдалось. Он свято верил Фенеа, а потому распечатал четырехстраничную памятку — сводную инструкцию по поведению в условиях апокалипсиса. Он разослал ее друзьям-спиритуалистам, в том числе и Оливеру Лоджу, предупредив, однако, что следует избегать паники и газетной шумихи. Тем более что спиритуалистам-то нечего опасаться: “Они перейдут в мир иной, минуя смерть в ее обыденном понимании”. Но некоторые “избранные” задержатся, чтобы создать новый мировой порядок, в котором роль всех религий возьмет на себя спиритуализм. Кроме того, каждому из приверженцев этого течения следует понимать, что в их обязанности входит утешение и вразумление человечества. И только “закоренелых”, то есть преступников и неверующих, ждет гибель.
Лето 1925 года пришло и ушло, но Армагеддона не случилось. Фенеа с помощью леди Дойл объяснил, что подготовка займет больше времени, чем ожидалось, ибо “враг” оказался сильнее, чем можно было предвидеть. Тут Дойл проявил рассудительность и более уже не называл точной даты катастрофы: отныне он предпочитал говорить, что она случится “скоро”. Но его уверенность в приближающемся конце света ничуть не поколебалась.