Приключения Конан Дойла

На каждом шагу Конан Дойл сталкивался с тем, что его литературный герой живет своей жизнью и слава его не меркнет. В тот год вышли четыре повести о Холмсе под одной обложкой, и книга получила хорошие отклики. О ней тепло отозвался X. Пирсон из “Уикли”. Автор поблагодарил критика в письме, но присовокупил, что в каком-то смысле ненавидит Холмса, ибо тот препятствует “правильному отношению” к его “серьезным работам”.

Много забот и времени отнимало у Дойла его издательство “Сайкик пресс”, где регулярно печатались шестипенсовые пропагандистские брошюры по спиритуализму, зачастую с критикой официальной религии. Нередко его можно было видеть и в книжном магазине, хотя прежний живой энтузиазм явно уступал место утомленной раздражительности.

В октябре 1929-го он отправился с лекциями по Голландии, Дании, Швеции и Норвегии. Одному из друзей он сказал, что хотел бы выступить во всех некатолических европейских столицах. Но здоровье его стало резко ухудшаться. Джону Лемону он писал: “Последние двенадцать лет были отданы тому, чтобы донести знание возможно большему числу людей, и в результате мы проехали 75 000 миль и выступили перед четвертью миллиона человек”. Он жаловался, что совсем устал и плохо себя чувствует. В Копенгагене ему стало плохо с сердцем, но он не прервал поездку и давал лекции, превозмогая боль.

В середине ноября Дойл вернулся в Англию. Он был так слаб, что не смог сам сойти на берег в Дувре, а с лондонского вокзала Виктория до квартиры его пришлось везти в кресле на колесах. Врач поставил диагноз “стенокардия” и рекомендовал как следует отдохнуть, но Дойл заявил, что на следующий день у него запланированы два важных выступления (это был День перемирия, в честь окончания Первой мировой, отмечавшийся и ноября). Он должен был выступать в Альберт-Холле и в Куинз-Холле. Доктор развел руками и сказал, что это огромный риск и он снимает с себя всякую ответственность.

Конан Дойл, сам врач, отлично понимал опасность, но все равно решил ехать. В такси по дороге в Альберт-Холл у него случился приступ, и войти в здание он смог, лишь опираясь на сыновей, которые едва ли не на руках донесли его до зала. Ему оказали первую помощь, но и тут он не захотел отменить выступление и нашел в себе мужество выйти на сцену — дважды в тот день.

Затем он уехал в Уиндлшем, и врач прописал ему строгий постельный режим. Это не мешало Дойлу отвечать на многочисленные письма: ответы он диктовал своему секретарю Вуди. Его дочь Мэри вспоминала, что отец не терял живости и ясности ума: “Он занялся рисованием, хотел учиться музыке и заинтересовался теорией реинкарнации, о чем написал статью. Он часто говорил со мной о далеких прошедших годах, и сказал как-то, что надеется, в будущей жизни у него будет много времени на дружбу. По-прежнему говорил о спиритуализме со всеми посетителями и несколько раздражался, когда кто-то заявлял, что придерживается более “открытых взглядов”. “У них такие открытые взгляды и головы, что оттуда все выпадает и в итоге там пусто””.

Вскоре после Нового года он почувствовал себя в силах дать последний бой и ввязался в полемику по поводу спиритуалистических сеансов итальянского маркиза Скотто, которого члены общества обвиняли в пособничестве медиумам-обманщикам. Дойл, разумеется, отстаивал его интересы и требовал, чтобы “с этого во всех отношениях благородного, законопослушного человека были сняты все беспочвенные обвинения”.

Более того, он обвинял общество в том, что оно превратилось в организацию антиспиритуалистов, и заключил, что общество “содействует распространению зла”. Дойл призывал и остальных членов присоединиться к нему, но лишь шесть человек последовали его примеру и отказались от членства.

Здоровье его немного улучшилось в первые месяцы 1930 года. Он внес ряд дополнений в автобиографию, написал несколько эссе, в том числе “За гранью непознанного”. “Невозможно не восхищаться, — писал журнал общества психических исследований, — той настойчивостью, с какой сэр Артур продолжает отстаивать совершенно безнадежное дело”.

Смерти он ничуть не боялся, напротив, ждал от нее возможности встретиться “за гранью” с друзьями и близкими.

Он нарисовал тушью небольшой рисунок в стилистике своего отца. На нем он изобразил себя старым конем-работягой, впряженным в тяжело нагруженную телегу — книгами, статьями, лекциями… “и возможно, самый тяжкий груз из всех — это “Шерлок Холмс””. Извилистый жизненный путь начинается в 1859 году в Эдинбурге и завершается в 1930-м в Уиндлшеме. Три ветеринара в цилиндрах обсуждают состояние коня: “Он тащит тяжелую ношу и проделал долгий путь. Но если хорошо о нем заботиться, подержать на конюшне месяца полтора и полгода выгуливать на травке, то он будет готов вновь пуститься в дорогу”.