Меня заинтересовало, зачем она сидит на сирени, которой есть она не может, и я стал следить за ней. Вдруг я вижу, она как-то странно начинает ежиться, на голове и на спине у нее лопается шкурка и из нее вылезает новая гусеница. Очевидно, гусеница линяет, подумал я, так как уже видывал эту линьку сегодня. Но новая гусеница, как только выползла из старой шкурки, полезла еще выше, зацепилась там под листом задней частью и слегка повисла на толстой и короткой паутинной нити. Тут уж я не заметил, как это случилось. Только тонкая и нежная кожа гусеницы начала изменяться, тело стало сокращаться и утолщаться, приняло бочковидную форму, нежная пленочка вокруг него стала отливать матовым золотистым блеском, и у меня на глазах произошло настоящее превращение гусеницы в куколку.
Такую золотистую куколку, подвешенную на нити в разных укромных уголках, я видал и раньше. Только не знал, кому она принадлежит и что из нее выйдет. А вот теперь мне выпало счастье видеть собственными глазами и само превращение.
Я читывал, что для бабочки это — самое обыкновенное дело. И каждая бабочка неизбежно переживает раз в своей жизни это превращение. А все-таки оно кажется мне каким-то чудесным явлением. И я совсем не могу понять, каким образом невзрачный и часто противный червячок превращается в затейливую, иногда очень изящную куколку.
А эта куколка повисит-повисит неподвижно несколько недель, и вдруг, в одно прекрасное мгновение, оболочка ее лопается и из нее спокойно вылезает на свет совершенно новое создание. Это создание — крылатая, иногда очень красивая бабочка, которая совершенно не похожа на ползавшего противного и прожорливого червяка.
IX Я направляюсь к дому. Не то бомба, не то черепаха
Когда я смотрел, с каким аппетитом гусеница пожирает капусту, у меня проснулся сильный голод. Я вспомнил, что сегодня у меня ни крошки не было во рту и мне страшно захотелось есть. Нужно было поспешить для этого домой. Но как я поспешу? Сколько-то времени понадобится теперь мне, чтобы дойти туда своими крошечными ногами? Идти среди зарослей капусты было очень трудно. А потому я постарался сначала выбраться на ровную садовую дорожку, которая проходила вблизи капустника за кустами сирени.
Нелегко мне было это сделать. Но, выбравшись на эту дорожку, усыпанную песком, я пустился бежать к дому со всех ног. Но как я ни старался ускорить свой бег, я ушел очень недалеко. Бежал я без отдыха минут десять, весь покрылся потом, а пробежал едва ли пять аршин пути. Ноги мои тонули в песке, я задевал за более крупные песчинки, спотыкался на них, часто обрывался и падал. А потому подвигался так медленно, точно топтался на одном месте, а не спешил изо всех сил.
Так ли я, бывало, бегал, когда был большой! Да, скверно быть маленьким и передвигаться только на собственных ногах! Как бы хорошо было полететь опять на стрекозе либо на шмеле! Только бы научиться надевать на них узду и направлять их путь туда, куда нам надо.
Я перевел дух и пошел далее медленными шагами. Но зато следующие пять аршин я шел вдвое дольше.
Так шел я несколько часов до конца дорожки, то отдыхая, то озираясь по сторонам. Одна мысль только пугала меня больше всего: что, если по этой дорожке пойдет кто-нибудь из взрослых людей и я не успею вовремя свернуть в сторону? Наступит он тогда на меня своим огромным сапогом, и конец! Летал по поднебесью и нигде не пострадал, а тут меня раздавят среди чистой дорожки в двух шагах от самого дома! К моему счастью, никто здесь не проходил, и я помаленьку достиг конца сада без всяких приключений.
Здесь мне было ближе пролезть прямо через забор и выйти открытый двор. Это я сделал очень легко, потому что все щели забора были для меня все равно, что широкие ворота.
Но едва только я вылез на широкий простор нашего двора, как меня встретил неожиданный сюрприз. Мимо меня пролетела со страшным жужжаньем огромная бомба. Летела она так близко от меня, что я почувствовал на лбу веяние воздуха от ее полета. Невольно я присел от страха и долго не мог понять, что бы это значило.
Бомба прожужжала мимо и ударилась где-то в землю влево от меня. Я пошел в этом направлении разыскивать ее и попал в узкую и глубокую колею, которая образовалась от колеса телеги, проехавшей здесь один раз. Путь по этой колее был гладкий и потому я пошел по ней, как по широкому желобу. Но вдруг, в самом глубоком месте ее, словно в ущелье, я вижу, дорога моя заграждена и во всю ширину ее копошится какое-то страшное черное чудище. Общий вид его походил на огромную слоновую черепаху, какую я видывал на рисунке. Черный и блестящий корпус этой черепахи, овальный, словно опрокинутый котел, отливал стальным блеском, а из-под него торчали шесть больших шиповатых ног. Голова была украшена двумя толстыми усами, на концах которых, вроде султана, укреплено было по одной огромной гребенке. Чудовище копошилось на дне ущелья, из которого ему хотелось выбраться, но никак не удавалось. Оно было очень неуклюже и очень неповоротливо в своей толстой и блестящей броне.