Приключения мальчика с собакой

— Эй!.. Пастух!.. — крикнул из петориты факельщик, с которым в паре шел Клеон к Капенским воротам. — Есть у вас в Сицилии такие дороги, как эта?

— Не знаю, — обернулся к нему Клеон. — Я никуда из нашей деревни не ездил.

— А я говорю: нет таких дорог! — сказал факельщик. — Недаром ее зовут «царицей дорог»!

— Он хвастает, словно сын Квирина, — скривил губы раб-германец.

— Я родился не в диких лесах на Рейне, а в столице мира, на берегу Тибра! — гордо ответил факельщик. — Я принадлежу к фамилии Станиенов!

Факельщик намекал на те преимущества, которыми пользовался раб, рожденный в доме своего господина.

Германец, которого купили на рынке, насмешливо спросил:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что имеешь право носить тогу Станиена?

— Не ссорьтесь! — остановил их возница. — Рабы должны крепко стоять друг за друга, иначе наша жизнь будет совсем невыносимой. Не все ли равно, кто где родился, или кто богат, а кто беден? Разве среди наших господ, богатых и знатных, мало таких, которые хуже самых грязных свиней? Но бывают и среди них благородные люди. Я как раз собирался рассказать этому мальчику о Гракхах. — Он обернулся к Клеону: — Отец их дважды был удостоен триумфа.[79] Но род Гракхов не этим прославился в народе.

В петорите все затихли, ожидая рассказа.

— В семействе их было двое сыновей, и оба они отдали жизнь за бедных людей, — вот отчего народ прославил Гракхов, — начал возница. — Когда Тиберий, старший брат, был народным трибуном,[80] он провел такой закон, чтобы из общественных земель нарезали наделы беднякам. «Даже дикие звери, — говорил он, — имеют логово, а людям, сражающимся за Италию, не оставляют ничего, кроме воздуха и света». Но разве волк согласится отдать хоть кусочек добычи, даже если ему и не под силу ее сожрать?

Вспомнив Дракила, Клеон сочувственно кивнул.

— Вот эти, что лежат здесь, — возница указал на придорожные гробницы, — ни крохи не пожелали уступить из награбленного… Я говорю — «из награбленного», потому что Тиберий не требовал у них того, чем законно владели их предки, а требовал только, чтобы они вернули деревенскому плебсу[81]землю, которую у него же отняли; да еще он хотел общественные земли разделить по справедливости — между теми, у кого ничего нет. А богачи завладели этими землями и ни за что не желали с них уйти… Но Тиберий все же провел свой закон, и тогда сенаторы (они ведь все богачи, вроде нашего хозяина) убили Тиберия… среди белого дня, в сердце Рима, на форуме. Напали на Тиберия и его сторонников и дубинами забили их до смерти! А потом сволокли их тела в Тибр, словно трупы казненных разбойников… Но закон-то уж прошел! И выборные уже делили землю. И среди этих выборных был Гай, брат Тиберия. Он продолжал дело Тиберия. Но это было не все: кровь брата оставалась неотмщенной. И вот Гай тоже согласился стать народным трибуном — ведь трибун может проводить в жизнь новые законы, — и он ввел такой закон, по которому убийцы его брата были наказаны… Так говорил мне отец. Мой отец и дядя были рабами в доме Гракхов. Только отец служил матери господина, а дядя — самому Гаю. Отец рассказывал, что Гай сделал много такого, что облегчило жизнь городского плебса — например, по его закону беднякам продавали хлеб дешевле, чем остальным гражданам… Он и нас, рабов, жалел, но ничего для нас не успел сделать, потому что эти собаки и на него подняли руку… Отец рассказывал, что Гай знал о заговоре, знал, что сенаторы решили убить его, но он не хотел кровопролития и сам, как всегда, ходил с одним кинжалом и своих сторонников уговаривал не вооружаться. А как же было не вооружаться? Враги Гая распустили слухи, будто боги разгневались на него за то, что он задумал переселить бедняков в Африку, на землю, которая была заклята жрецами…

— А зачем же на заклятую? — спросил Клеон. — Разве другой не было?