Приключения мальчика с собакой

Зеленоватые отблески в небе погасли. В зловещем туманном круге всплыла бледная луна. Песня постепенно смолкла. Легкий ветер шуршал в камышах за насыпью, отделявшей канал от болота. Страх перед притаившимися там бродягами заставлял людей на пароме теснее жаться друг к другу. Кто-то тихо разговаривал. Кое-где уже послышался храп. Нервно тявкнул во сне утомленный Лев… Постепенно все затихло. Только шелестела вода у краев парома, воинственно трубили комары, шептался камыш за насыпью да квакали лягушки.

Видя, что пассажиры уснули, паромщик привязал мула к старой ветле и улегся, завернувшись с головой в овчину.

Паром остановился.

Хризостом внезапно проснулся. Что случилось?… Почему прекратилось движение?… Напали разбойники?… Прислушался — ни криков, ни бряцания оружия. Вспомнив о подозрительных спутниках, потрогал мешок с деньгами… Цел… Почему же остановился паром? Хризостом вышел из палатки и при свете луны увидел мирно пасущегося мула и возле него спящего хозяина парома. Паром стоял у насыпи, предоставленный всем случайностям ночевки среди камышей, кишевших бежавшими от правосудия преступниками.

Возмущенный домоправитель взобрался на насыпь и пинком ноги разбудил паромщика:

— Ты что же, в заговоре с разбойниками? Сейчас же вставай, негодяй! Если я еще раз увижу тебя валяющимся, клянусь Гермесом, тебе несдобровать!

Не разглядев в темноте, что лицо Хризостома, по обычаю рабов, украшала борода, паромщик не посмел ослушаться и, покорно отвязав мула, снова погнал его вперед.

Крик домоправителя разбудил Клеона. Ночь сменилась серебристыми сумерками. Луна еще больше побледнела. Закурился туман над болотами. Розоватые облака отразились в канале и в стоячих водах меж тростников. А паромщик и мул все шагали и шагали по насыпи. Хризостом следил за ними, а Клеон сквозь ресницы смотрел на Хризостома, сидевшего на дощатом настиле парома, стараясь понять, чего боится старый домоправитель.

Всю дорогу ни один беглый раб не высунул головы из камышей. Никто не потревожил сон путников, и они добрались до маленькой пристани у храма Феронии без приключений.

Зевая и поеживаясь от утреннего холодка, пассажиры сошли на берег в священную рощу, зеленевшую вокруг храма богини — покровительницы всего произрастающего. Под деревьями, словно серебряное зеркало[86] Феронии, блестел водоем с ключевой водой. Умывшись святой водой и помолившись Диоскурам,[87] путники разбрелись по тропинкам, каждый в свою сторону. Для Луция уже была прислана лектика. И он, ожидая, пока выгрузят с парома поклажу, улегся на траве.

По приказанию Хризостома каждый раб взял на плечи тюк или корзину. На Льва также навьючили два мешка, и Клеон сам затянул ремни на груди собаки. Как объяснил Клеону все тот же раб, сверстник Луция, отсюда, сокращая путь, они пойдут пешком через горы; молодого господина понесут в лектике, а на самом крутом подъеме он поедет верхом. Луций любит карабкаться по тропинкам, и, кроме того, он дорожит временем, не то что старый господин или хозяйка, которые, отправляясь на виллу, едут со всеми удобствами по Аппиевой дороге до самой Кампании, что получается чуть ли не вдвое дольше.

— Мы готовы, господин, — сказал Хризостом.

Луций уселся в лектику, и восхождение началось. Хризостом шел впереди. По временам он останавливался, пропуская лектиариев, потом по-юношески быстро снова опережал их. Иногда он поднимался на какой-нибудь камень и смотрел назад, как идет растянувшийся цепочкой караван носильщиков. Солнце было почти в зените, когда на небольшом плато сделали привал. После легкого завтрака и недолгого отдыха двинулись дальше уже в ином порядке. Теперь впереди шли носильщики, за ними ехал верхом Луций, а Хризостом замыкал шествие. Узкая тропинка лепилась по краю обрыва, вплотную к скале, и Хризостом опасался пустить тут Луция вперед (недаром сложилась пословица: «Сколько рабов — столько врагов» — столкнут еще Луция в пропасть, а сами убегут к бунтовщикам), но выдать свои опасения насмешнику не смел и уговорил его последить за рабами и поклажей. Медленно, один за другим, пробирались невольники по краю обрыва, пока не спустились в долину. Здесь, на перекрестке двух дорог, Станиен построил для проезжающих кузницу.

Навстречу молодому хозяину из кузницы вышел широкоплечий раб в темной тунике, спущенной с правого плеча, чтобы удобнее было работать. Его светлая борода, лицо и длинные, схваченные обручем волосы были густо покрыты копотью. На обнаженной груди и спине пот проложил грязные полосы. Кузнец низко поклонился Луцию:

— Твой раб приветствует тебя, господин!

— Как дела, Германик? — весело спросил молодой человек, соскакивая с лошади. — Много зарабатываешь ты для отца в этой кузнице?

— Волей богов, колеса часто ломаются на наших дорогах, — сверкая зубами, улыбнулся кузнец. — А лошади на тропинках перевала теряют подковы. Это дает изрядный доход хозяину.

— Воображаю, как путники сердятся на богов за это! — усмехнулся Луций, усаживаясь в рэду.