Приключения маленького горбуна

— Мамочка, милая, что с тобой?

— Ах, Боже мой! Где же твой лист? — спросил маленький горбун.

Не имея зонтиков, путники шли в соломенных шляпах, покрытых сверху банановыми листьями. Только это могло уберечь головы от беспощадных лучей. И пяти минут пребывания на солнце хватало, чтобы случилась беда! Мать потеряла свой лист и, хотя все еще передвигалась, покачиваясь и спотыкаясь, теперь почувствовала в затылке глухую пульсирующую боль. Потом упала на колени и больше не смогла встать. Дети в ужасе закричали: «Ой, мама, мамочка…» Женщина с трудом доползла до фикуса[5], бормоча глухим голосом: «Воды… воды…» По счастью, поблизости протекал ручей. Маленький горбун достал из мешка жестяную солдатскую кружку, наполнил ее прохладной влагой и принес матери. Девочка опустилась на колени и, поддерживая голову больной, произнесла дрожащим голосом:

— Попей, мамочка, дорогая, пей потихоньку… Ты знаешь, вода очень холодная… Осторожно!

— Спасибо, мои милые… Мне уже лучше… Я немного устала… Давайте останемся здесь… Мы, наверное, недалеко от Маны…[6] Может быть, завтра какой-нибудь чернокожий проводит нас… туда.

Но боль в затылке, на время затихшая, возникла вдруг вновь и стала невыносимой. Теперь болела уже вся голова. Девочка прикоснулась к вискам матери, почувствовала сильный жар и подумала: «надо сделать компресс». Она побежала к ручью, вытащила из кармана носовой платок, тщательно выстирала его и, не выжимая, положила больной на лоб. Тотчас бедная женщина с облегчением вымолвила: «Спасибо, ангел мой, так очень хорошо… Спасибо!»

Брат и сестра меняли компресс по очереди.

— Дети, встаньте на колени, — прошептала мать, — давайте помолимся!

Они сложили руки, склонили головы, и чистый, чуть дрожащий голос маленького горбуна нарушил великую тишину сумерек, таких коротких на экваторе.

— Господи! Защити моего папу, который незаслуженно страдает… Сделай так, чтобы мы смогли его поскорее увидеть… Помоги любимой маме… верни ей здоровье! Отче небесный! Защити слабых и больных, пожалей нас и не покидай!

Прошло минут десять, и наступила темнота, полная опасности и загадочных звуков. Было около шести вечера. Где-то хрипло и сдавленно рычал ягуар[7], вышедший на охоту. Повсюду квакали лягушки-быки[8], стонали аллигаторы, шипели рептилии и выли вампиры[9]. Дети забыли свой страх, страх маленьких европейцев, попавших в дикую тропическую страну. Сейчас самым ужасным оказалось то несчастье, которое внезапно обрушилось на них посреди джунглей. Маленький горбун то и дело бегал к ручью, опускал в воду носовой платок и прикладывал ко лбу матери. Сестра, стоя на коленях, держала ее голову. Женщина в беспамятстве повторяла:

«Они забрали тебя… Разрушили наш дом… Убили наше счастье… О, проклятье!.. Приговорили тебя к смерти… Только не смерть… только не каторга… только не позор… незапятнанное имя… честь детей… Как мне плохо!.. Надо жить!.. Жить… чтобы спасти невиновного… моего мужа… вашего отца…»

Несчастная мать смутно узнавала детей по их взволнованным голосам и нежным прикосновениям. Состояние ее резко ухудшилось. Она уже не чувствовала свежести компресса, не просила пить. Время шло утомительно долго. Бедные дети тихонько плакали, стараясь не потревожить умирающую.

Наступило утро. Красными и опухшими от слез глазами брат и сестра смотрели на любимую мать, черты которой неузнаваемо изменились. Она, казалось, не замечала их, ее взгляд бессмысленно блуждал. Тихим невыразительным голосом женщина шептала старую колыбельную, которую раньше пела сыну и дочери:

Мой ребенок-невеличка
Спит, как маленькая птичка,
В колыбельке на пуху,
В бархатном зеленом мху,
Баю-баю, засыпай,
Покачаю, баю-бай[10]

.

Колыбельная, спетая в столь неподходящем месте и в столь неподходящий час, потрясла детей до глубины души. Они почувствовали неизбежность надвигающейся беды.

Внезапно появилось солнце и осветило верхушки деревьев. Больная зашевелилась, с трудом встала на колени, хватая руками пустоту. На мгновение ее блуждающий взгляд остановился на детях. Бедная мать, она узнала их и прошептала чуть слышно:

— Гектор… Элиза… Я умираю. Вы остаетесь одни… на всем свете! Боже мой! Кто вас защитит!.. Только он!.. Ваш отец! — срывалось с почерневших губ. — Сын мой, возьми документы… и ни в коем случае не выпускай их из рук… В них ваша жизнь… и честь…

Слова застряли в горле. Глаза заволокло туманом. Резким движением женщина дернула лиф блузы, вытащила из корсажа[11] толстый, весь пропитанный по́том, конверт и, слабо охнув, замертво упала в пыль.

Брат и сестра стояли как вкопанные. Инстинктивно они почувствовали, что произошло непоправимое. Не хотелось верить, что безжизненное тело — их мать! Но то была леденящая душу правда.

В течение ночи, пока теплилась хоть слабая надежда, детям героически удавалось сдерживать рыдания. А сейчас они упали на грудь покинувшей их матери и заплакали в голос, повторяя сквозь слезы: