Приключения маленького горбуна

К счастью, господин Перно больше не заходил в камеры. Дежурный, который принес воду, прошептал: «В кувшине!» — и вышел. Как только заперли дверь, каторжник бросился к посудине. На дне лежал кусочек тростника, закупоренный свинцовой пробкой с одного конца и залитый воском с другого. Ногтем Татуэ отковырял воск и вытащил карандаш с аккуратно сложенным листом бумаги. Ничуть не удивившись изобретательности бывшего заключенного, он подумал: «Что ж, Виконт меня не подвел…» Взвешивая каждое слово, бродяга накорябал на листочке несколько фраз, затем свернул письмо в трубочку, засунул обратно в тростник и положил в ножку кровати.

Гектору стало совсем плохо. Он едва узнавал друга. У Татуэ сердце разрывалось от жалости к мальчугану. Каторжник прижимал его к груди, утешая, как умел, и повторял без конца:

— Потерпи, ангел мой! Ради твоего отца, потерпи!

— Да, папа… Я люблю тебя, — отвечал невпопад маленький горбун. — Я не хочу умереть, не увидев тебя…

— Ты не умрешь, ты должен жить. — Великан рыдал, как ребенок. — Ты должен спасти его… Только ты сможешь это сделать, дорогой мой малыш!

На следующий день заключенный, как обычно, спрятал мальчика под кроватью. Однако тот находился без сознания и сильно стонал. Бродяге пришлось все время кашлять, чтобы заглушить эти стоны. Разъяренный Перно как ветер влетел в камеру:

— Что это такое? — проорал он. — У тебя что, коклюш?[56]

— Кхе… кхе… кхе…

— Вот тоже болезнь!

— Кхе… кхе… кхе…

— Прекрати, иначе я пропишу тебе успокоительное, и это будет не настойка из солодки.

Но ребенок продолжал стонать, а каторжник кашлять. Удивительно, что охранник ничего не услышал. Правда, он решил, что заключенный издевается над ним, и, потеряв всякое терпение, набросился на Татуэ:

— Ты заплатишь мне за все, скотина!

И стал лупить его тростью куда придется.

Великан визжал, как обезьяна, думая про себя: «Бей, у меня кожа толстая. Ты скорее устанешь, чем сделаешь мне больно». На крики сбежались другие служащие и встали в дверях, с любопытством наблюдая за происходящим. Перно остановился и, тяжело дыша, закричал:

— Тысяча чертей! Что вы здесь забыли? По постам, немедленно! А то запру вас в карцер!

Солдаты разошлись. За ними вышел Перно и, размахивая тростью, отправился дальше по камерам. Жюль, проследив взглядом за уходящим начальником, подошел к Татуэ. Каторжник протянул ему кусочек тростника и, не переставая кашлять, произнес:

— Это для Виконта и сто су для тебя.

Успокоившись после экзекуции, господин Перно вернулся, чтобы закрыть казематы.

— Может быть, у него и вправду коклюш… Посмотрим…

Услышав такие слова, Татуэ усмехнулся и тихо произнес:

— Проваливай, грязный пьянчужка! Через сорок восемь часов ты сам будешь сидеть в карцере, как последний идиот, а мы будем на свободе или умрем!

ГЛАВА 9

Физические страдания. — Смертельная опасность. — Кризис. — Сон. — Письмо. — Безделушка Виконта. — В кусочке хлеба. — Последние приготовления. — Гимнастика хромого. — Сила ребенка. — Первая решетка. — Снаружи. — На крыше. — На стреме.

Кошмарный день! Кошмарная ночь!

Состояние ребенка становилось безнадежным. Маленькое хрупкое тело, лежащее на руках каторжника, содрогалось от конвульсий[57], а сухие губы шептали без конца два слова: «Пить! Воды!» Татуэ по капелькам вливал малышу в рот содержимое кувшина. Десять, двадцать раз он был готов позвать на помощь, с ужасом думая, что будет, если Гектор умрет, и корил себя за то, что заставил его слишком долго страдать. «Еще часочек», — уговаривал он сам себя.

Час прошел. Никаких изменений, только маленький горбун уже не просил ничего.

— Я обещаю тебе, — шептал силач умирающему мальчику, — мы спасем твоего отца, надо только, чтобы ты жил. Ты один можешь его освободить.

Время шло, принося с каждым часом новые страдания. Татуэ снял с себя колодки, чтобы иметь свободу перемещения. «Если кто-нибудь придет, тем хуже… или лучше… А если он умрет, я разобью себе голову о стену этой проклятой камеры».

В полночь каторжник решил, что все кончилось. Ему показалось, что маленький горбун перестал дышать. Все тело ребенка было таким горячим и мокрым от пота, как будто его только что вынесли из бани. Бродяга положил мальчугана на спину, расстегнул его рубаху и принялся энергично растирать грудь. Он отчаянно боролся за жизнь друга. Наконец, поняв тщетность своих усилий, он поднял Гектора на руки и подошел к двери. «Как только услышу приближающиеся шаги часового, крикну», — решил он. Но часовой спал, прислонившись к ограде.

Прошло примерно четверть часа, а Татуэ так и стоял около двери в ожидании. Постепенно пот перестал стекать с безжизненного тела, жар спал. Кризис, который чуть не убил ребенка, миновал. Похоже, пот вымыл из организма все смертельные микробы. Такое случалось в жарких странах, когда после коматозного состояния[58] человек вдруг заново рождался.