Гоббс сильно разволновался. Сначала он не радовался, что жизнь его молодого друга изменилась, но позже примирился с этим, а со времени первого письма Цедрика стал даже немножко гордиться великолепием, посреди которого жил его приятель. Может быть, он был дурного мнения о графах, но отлично знал, что даже в Америке деньги – вещь приятная, и ему казалось, что, если богатство и величие пропадут вместе с титулом, это будет тяжело.
– Они стараются обокрасть его, – сказал он. – Вот что они делают. И люди с деньгами обязаны помочь ему.
До позднего часа он не отпустил от себя Дика и долго-долго толковал с ним. Когда же молодой чистильщик сапог пошёл домой, он довёл его до угла улицы, а по дороге обратно остановился против пустого дома, долго смотрел на надпись «отдаётся внаём» и с волнением пыхтел своей трубкой.
Глава XII
Соперники
Очень скоро после памятного обеда в замке англичане, читающие газеты, узнали о странной истории, которая случилась в Доринкоурте. Когда её рассказывали со всеми мелкими подробностями, она выходила очень интересной. В Англию привезли маленького американца, и он стал лордом Фаунтлероем. По словам многих, он был так красив и мил, что заставил всех полюбить себя. Дедушка граф гордился своим наследником, но до сих пор не простил молодой хорошенькой матери, что она вышла замуж за капитана Цедрика Эрроля.
Дальше шли рассказы о женитьбе Бевиса, покойного лорда Фаунтлероя, и его странной жене, о существовании которой никто не подозревал, пока она не появилась вместе со своим сыном и не сказала, что он – настоящий лорд Фаунтлерой, который должен воспользоваться всеми своими правами. Об этом много говорили, писали, и странная история волновала слушателей и читателей. Потом пошли слухи, что граф Доринкоурт очень недоволен новым оборотом дела и собирается подать жалобу в суд и начать процесс.
В графстве, в котором находилась деревня Эрльборо, ещё никогда не бывало такого волнения. В ярмарочные дни люди собирались кучками и спрашивали друг друга, что будет дальше. Жёны фермеров приглашали к себе подруг на чай, желая поболтать с ними о том, что они слышали, что они думали и так далее. Рассказывали, как сердился граф, как он не хотел признать нового лорда Фаунтлероя, как он возненавидел жену своего сына Бевиса. Но, понятно, больше всех могла рассказать обо всём миссис Дибл. И к ней постоянно шли за справками.
– Всё это, конечно, ужасно, – говорила она. – Но, если вы спросите моё мнение, сударыня, я скажу, что он наказан справедливо. Зачем он так поступил с этой милой миссис Эрроль, разлучив её с сыночком? Ведь он полюбил его, привязался к нему, гордится им и теперь чуть с ума не сходит от того, что случилось. И, надо сказать, новая леди – совсем не леди. У неё дерзкое лицо, чёрные глаза, и мистер Томас говорит, что ни один джентльмен, носящий ливрею, не унизит себя до того, чтобы слушаться её приказаний; как только она войдёт в дом, он, по его словам, сейчас же уедет из замка. А мальчика даже и сравнить нельзя с первым. Один Господь знает, что выйдет из всего этого и чем всё это кончится! Когда Джейн принесла мне это известие, я была так поражена, так поражена, что совсем ослабела: пёрышко могло бы меня сломить!
В замке повсюду царило возбуждение: в библиотеке, в которой сидели и разговаривали граф и мистер Гавишем, в людской, где Томас, буфетчик и другие слуги и служанки сплетничали и кричали весь день, в конюшне, где Вилькинс исполнял своё обычное дело в самом подавленном состоянии духа и чистил гнедого пони ещё лучше, чем всегда, печально говоря кучеру, что никогда ни один молодой джентльмен не выучивался так скоро ездить верхом и не бывал смелее Цедрика.
Посреди этого волнения было только одно существо, совершенно спокойное и не смущённое, а именно маленький лорд, о котором говорили, что он совсем не лорд. Правда, когда ему в первый раз сказали о новом положении дел, он немного встревожился, но вовсе не из гордости или честолюбия.
Слушая графа, который рассказывал ему о том, что случилось, он сидел на стуле, по своему обыкновению держась за колено. Когда же дед замолчал, мальчик взглянул на него печально, но спокойно.
– У меня очень странное чувство, – сказал он, – очень странное.
Граф молча посмотрел на Цедди. В нём тоже шевелилось странное чувство, такое, какого он ещё не испытывал. Ему стало ещё тяжелее при виде невесёлого выражения на этом обыкновенно счастливом личике.
– Скажите: у Дорогой отнимут её дом и колясочку? – спросил Цедрик нетвёрдым голоском.
– Нет, – решительно сказал граф. – У неё ничего не могут отнять.
– Да? – Цедрик с видимым облегчением вздохнул.
Он поднял глаза на деда; в них снова появилось тревожное выражение, и они казались такими большими, а взгляд таким мягким.
– А этот… другой мальчик, – с дрожью сказал он, – теперь будет вашим любимчиком, вашим сыночком, как… как был я?
– Нет! – ответил граф. Он с таким ожесточением, так громко крикнул это слово, что Цедрик подскочил.
– Нет! – с изумлением вскрикнул он. – А я думал…
Он быстро поднялся со стула.