Приключения математика

Из Вены я отправился в Цюрих, чтобы встретиться с топологом Хейнцем Хопфом. Он был профессором в знаменитой Высшей политехнической школе, мы вели переписку. Хопф кое-что знал о моих результатах в топологии и пригласил меня прочитать в институте две лекции. Одна из лекций посвящалась нашей совместной с Борсуком работе над «антиподальной теоремой», являющейся интересной топологической задачей. Я говорил на немецком в аудитории, закрепленной за кафедрой сельского хозяйства. Помню, что вдоль стен было развешено множество картинок с коровами-рекордсменками, которые, казалось, взирали на меня с выражением печали и соболезнования.

Моя поездка в Цюрих была весьма плодотворной. Я также встретил там физика Гроссмана, бывалого путешественника, который был на несколько лет старше меня. Он порекомендовал мне отели в Англии и Франции, которые были мне по карману. Вместе мы рассуждали о философии и роли математики в физике.

После двух недель, проведенных, в Цюрихе, я отправился в Париж, где пробыл пять недель. Этот город привел меня в абсолютное восхищение. Мне уже случалось бывать во Франции, однако это был первый мой приезд в Париж.

Так случилось, что в Париже в то время жила жена дяди Майкла. Она любезно пригласила меня в гости и даже предложила прислать за мной к дверям моего скромнейшего отеля лимузин с шофером, чтобы показать мне достопримечательности. Но я пришел в такое замешательство при мысли о том, что кто-нибудь увидит меня, подъезжающего к Лувру или какому-нибудь другому музею на Роллс-Ройсе или Дьюзенберге; вещи эти показались мне такими несовместимыми, что я решил отказаться от ее предложения.

В институт им. Пуанкаре я пришел с рекомендательным письмом к старому и знаменитому математику Эли Картану. Его написал один из моих профессоров. Войдя в кабинет Картана, я сходу пустился в математическую дискуссию и начал объяснять ему, как я представляю себе простое и общее решение пятой задачи Гильберта по непрерывным группам. Сначала он сказал мне, что не вполне уловил последовательность моих рассуждений, но затем добавил: «А! Да-да, теперь я понимаю, что вы хотите сделать.» Маленькая светлая козлиная бородка Картана, его живая улыбка и лучистые глаза создавали образ, с которым у меня мысленно ассоциируются все французские математики. Он был выдающимся человеком по множеству причин и, далеко не в последнюю очередь, потому, что многих своих лучших результатов он достиг, когда ему было уже за пятьдесят — в возрасте, знаменующем спад творческой деятельности математиков.

Я побывал на нескольких лекциях и семинарах в институте им. Пуанкаре и Сорбонне. Случилось так, что на первом же семинаре один молодой француз по имени де Поссель заговорил об одном из моих собственных достижений. Это преисполнило меня гордостью. (Де Поссель и по сей день преподает в Париже.) Меня пригласили прочитать лекцию в зале, носившем имя математика Эрмита, и еще одну в зале им. Дарбу. Залы эти и улицы, названные в честь Лапласа, Монжа, Эйлера и других, явно свидетельствующие о той дани, что воздавалась абстракциям — плодам трудов математиков, — еще более, словно крепленое вино, усилили мое общее состояние эйфории. И я, по своей молодости, думал: «Если бы только когда-нибудь, сотню лет спустя, какая-нибудь маленькая улочка или аллея была названа моим именем.»

В октябре я решил поехать в Англию, в Кембридж. Штейнгауз снабдил меня письмом к профессору Г. X. Харди — настоящей легенде математического мира. Во Львове его открытия в теории чисел были хорошо известны, а мой друг Шрейер обычно делал обзор его работ на семинарах. Об эксцентричных выходках Харди ходили целые истории.

В Англии, как я обнаружил, принадлежность к крупнобуржуазному обществу упрощала многие вещи. Так, в Дувре, когда я, покидая корабль, вышел по ошибке не через ту дверь, двое британцев в штатском преградили мне путь и спросили, куда я направляюсь. Должно быть, я выглядел моложе своих двадцати пяти лет, потому что один из них поинтересовался, чем занимается мой отец. Когда же я ответил им, что он адвокат, тот повернулся к своему товарищу и сказал в типично британской манере: «Все в порядке, его отец — адвокат.» Я тогда нашел очень комичным, что они так доверчиво отнеслись к сказанному мной.