Приключения Мильса Веллингфорда

— Пока, конечно; хотя, видите ли, я считаю ее собственницей только одной половины. Ведь женщины считают всех молодых людей мотами. Конечно, они рассуждали между собою так: «Руперт добрый мальчик, но он еще молод и живо растранжирит все деньги. А потому, Люси, я оставлю все вам в завещании; но, конечно, вы потрудитесь отдать вашему брату половину или даже две трети, как старшему, лишь только будете совершеннолетней и будете в праве распоряжаться самостоятельно». Но вы знаете, что Люси только девятнадцать лет, следовательно, надо ждать еще два года.

— Люси известны намерения ее благодетельницы? И есть ли у вас доказательства на них?

— Доказательства?! Да я готов принести присягу, что оно так. Разве это не благоразумно! Разве я не имею права ждать этого? А потом, слушайте. Между нами: у меня сейчас две тысячи долгу, а она не оставляет мне ни одного доллара, чтобы расквитаться с законными кредиторами. Женщина набожная не могла поступить таким образом, не будь у нее дальнейших видов. И раз она назначила Люси хранительницей капитала — дело объясняется просто.

— Но Люси, что она говорит?

— Вы знаете ее; фраз она не любит и пока молчит, хотя по всему видны ее намерения. Начала она с того, что поручила отцу заплатить за меня долги; затем она назначила для меня ежегодную пенсию в тысячу пятьсот долларов. Вы видите, Мильс, я ничего не скрыл от вас; но, поймите, что у меня нет ни малейшего желания кричать об этом во всеуслышание. Хорош бы я был, если бы все узнали, что один из блестящих: молодых людей Нью-Йорка зависит от своей сестры, которая моложе его на три года! Да на меня стали бы указывать пальцем! А в виду этого я сказал правду только самым близким. Все думают, что наследник — я, а у Люси — ничего нет. Прекрасное средство отодвинуть на задний план всех искателей приданого.

— А что говорит об этом некий Андрей Дреуэтт? Когда я уезжал, он был сама преданность, и я никак не думал, что найду здесь мисс Гардинг.

— По правде сказать, Мильс, мне самому казалось, что они поженятся. Но вот умирает миссис Брадфорт; затем наступает траур. Но я доволен поведением Андрея. Он знает, что я друг ему. У него хороший тон, он прекрасно поставил себя в свете, имеет порядочное состояние, я повторяю Люси время от времени, что лучшей партии ей нечего и желать.

— Как же ваша сестра относится к этим внушениям?

— О, презабавно, как все девицы. Она краснеет, иногда сердится; потом начинает смеяться, дуться и говорит: «Замолчишь ли ты, Руперт, ты с ума сошел». Однако, прощайте, мне пора в театр, сегодня играет Купер: он теперь в моде.

— Руперт, еще одно слово. Вы ничего не сказали, здесь ли Мертоны?

— Мертоны? Конечно, здесь. Полковник нашел себе место, и климат здешний по нем. Кроме того, у него отыскались родственники в Бостоне, и, кажется, он ждет оттуда какого-то наследства. Мертоны! Да что стал бы делать без них Нью-Йорк?

— Значит, мой старый приятель тоже подвинулся по службе, потому что вы зовете его полковник?

— Вы думаете? Но его еще чаще называют генералом. Вы, должно быть, ошиблись, думая, что он майор; здесь его иначе не зовут, как полковник или генерал.

— Тем лучше для него. Прощайте, Руперт; я не выдам вас и…

— И что?

— Кланяйтесь от меня Люси. Скажите, что я желаю ей всевозможного счастья в ее новом положении и что я постараюсь повидать ее перед отъездом.

— Разве вы не придете в театр?

— Навряд ли приду. Не забудьте же передать поклон сестре, прощайте.

Когда мы расстались, я долго не мог притти в себя от всего слышанного. Я решил завтра же отправиться в Клаубоини: здоровье сестры не на шутку тревожило меня.

Я машинально пошел по набережной, навестил «Аврору» и обменялся несколькими словами с Мрамором, потом возвратился на землю. Повинуясь какому-то тайному внушению, я прошел парком и очутился у двери театра. В надежде увидеть Люси, я взял билет в амфитеатр.

Зала была переполнена. Оглядев публику, я узнал Руперта по его курчавым волосам; он сидел с Эмилией; потом майор и около него молодая дама, должно быть, Люси. Меня охватила нервная дрожь, лишь только я узнал ее. Сначала мне видна была только верхняя часть ее лица, но как только она обернулась в сторону майора с своей очаровательной улыбкой, сомнения мои исчезли — это была она.

В ложе оставалось два незанятых места. Вскоре дверь открылась; все встали, и в ложу вошел Андрей Дреуэтт под руку с пожилой дамой, наверное, с матерью. Он устроился так, что поместился около Люси, а майор занялся старушкой! Все это было в порядке вещей, но я невыносимо страдал.

Из пьесы я ровно ничего не слышал: все мои мысли сосредоточились на Люси. Но чем больше я думал, тем больше чувствовал, что мои шансы совсем упали.

Но вот трагедия кончена, занавес спущен; партер редеет, а я сижу, как пригвожденный, не будучи в силах двинуться с места, оторвать от нее своего восхищенного взора; я забыл всех и все, и вдруг услышал голос, заставивший меня вздрогнуть: то был голос Люси. Она протягивала мне руку.

Меня узнали и обрадовались, как старому другу.

— Мильс Веллингфорд! Вы приехали, а мы ничего не знали!