С этими словами Людоед, сообразивший наконец, что имеет дело с репортёрами из ведомственной многотиражки, сгрёб человечков огромными волосатыми руками, вынес за ворота и перебросил через ров в густую траву.
– Дурак! – крикнул ему Шустрик. – Бюрократ!
– Кончита-Хуанита, – проворчал Мямлик. – Все тираны сентиментальны как влюблённые домохозяйки. Мыльный пузырь!
Людоед погрозил им кулаком и скрылся за скрипучими воротами.
Глава восьмая
НА ПРОСТОРАХ АДРИАТИКИ
На солнечном берегу, неподалёку от синих пенистых волн и песчаного пляжа, на горячих ветрах раскинул пёстрый шатёр кукольный театр. На балконе расположились разодетые клоунами музыканты. Они дули в трубы и флейты, били в барабаны и литавры. А их, стоя внизу, перекрикивал зазывала, приглашавший почтеннейшую публику на представление. Десятка два зевак, задрав головы, столпились около кассы, в нерешительности ощупывая в карманах медные деньги.
Шустрик и Мямлик стояли на пустынном пляже, у самой воды, и щурили глаза на яркое полуденное солнце. Внезапный переход из тёмного промозглого леса на ослепительный берег их на пару мгновений ошарашил.
– Пойду искупаюсь, – решил наконец Мямлик. – Чёрт его знает что у него на столе, свинство какое-то, варенье что ли… Теперь вот песок липнет… Поразительно, до чего неряшливы эти игрушечные серийные маньяки; настоящий людоед гораздо симпатичнее, честное слово.
– Будто ты видел настоящего, – сказал Шустрик.
– В одном фильме был людоед, довольно приличный. Интеллектуал…
– В кино актёры, а не людоеды.
– А здесь по-твоему кто?..
Мямлик залез в воду и стал купаться в лазурном, с белой пеной, морском прибое. Он кувыркался, нырял, фыркал и что-то радостно, в превосходных степенях, выкрикивал.
Когда ему надоело купаться, он позволил волне вынести себя на мокрый песок, поднялся и сказал:
– Подобно богине красоты и любви рождаюсь из морской пены. Прекрасный и бесстыдный в своей ослепительной наготе.
Шустрик, в отличие от своего, условно говоря, резинового друга, был сделан из сверхпрочной стали. Он хотя и не боялся воды, но обычно ухаживал за собой другим манером. Сначала он протирал внешние поверхности спиртом или одеколоном, затем полировкой, а после – бархаткой.
– Ну что, грязнуля, – сказал Мямлик, несколько раз присев и махнув руками, разминаясь и поскрипывая от чистоты. – Похоже, что мы в «Золотом ключике».
– Это где? – спросил Шустрик.
– Это, надо полагать, в Италии. Тому назад лет двести или триста.
– Что будем делать?
– Делать нам тут по большому счёту нечего. Тут уже работает товарищ из нашей редакции…
– Буратино и Мальвина, – подсказал Шустрик.
– Даже двое.
– Полезем дальше?
– Полезем. Только знаешь что… Пойду дёрну напоследок за бороду этого… который с плёткой.
– Карабаса Барабаса? – подсказал Шустрик.
– Его.
– А вообще-то за что?
– Так, фальшиво играет. Не понравился.
И Мямлик решительно направился к театру.
– Погоди, – поспешил за ним Шустрик. – Я тоже посмотрю.
Карабас Барабас сидел в кладовой за дощатым столом и хлебал борщ из огромной миски. Мясо он доставал руками, мазал горчицей и ел, громко чавкая. Затем он откусывал батон, вытирал руки о завязанную на шее салфетку и снова брался за деревянную ложку. Большая часть его бороды была упрятана под салфетку, а на той части, которая была выше, висела капуста.
Шустрик и Мямлик залезли на стол и подошли к миске. Директор театра продолжал есть как ни в чём не бывало, поглядывая на человечков без признаков испуга, тревоги или даже любопытства. Друзья переглянулись: по опыту они ожидали совершенно другой реакции на своё появление.
Карабас закончил свою нехитрую трапезу, отодвинул миску, утёр пасть, отбросил салфетку и рявкнул:
– Пьеро!
Вошла бледная кукла с подрисованными слезами и волочащимися по полу рукавами.
– Откуда… эти?
Пьеро запрыгнул на табурет и оттуда стал разглядывать незнакомцев.
– Увы, не знаю!
Карабас раскатисто икнул и цыкнул зубом.
– Если кто-то принёс на продажу, то они мне не подходят. Какой идиот сделал их такими маленькими? Публика не разглядит их даже с первого ряда. Если только… этот пьяница Джузеппе не принёс их в счёт долга. Тогда придётся забрать маленьких уродцев в труппу; денег он всё равно никогда не заплатит.
Карабас растопырил руки и сгрёб человечков себе под нос.
– Да… – покачал он головой, – это до каких чёртиков нужно допиться, чтобы придумать такое… Один железный, а этот… из глины?.. Сизый Нос не дал ему даже просохнуть. Голос есть?
Шустрик попытался разъяснить возникшее недоразумение:
– Голос есть, но дело в этом, произошла ошибка, мы не… – он не договорил, потому что Карабас зажал его в одном огромном кулаке, а Мямлика в другом.
– Если голос есть, будут работать, – сказал он и встал из-за стола. – Будут изображать карликов. Ведь у моих артистов, у моих карликов, – могут же у них быть свои собственные карлики!..
Карабас оглушительно расхохотался и повесил Шустрика на гвоздь – прямо разинутым ртом. Размякшего на жаре Мямлика он попросту с размаху насадил спиной на другой гвоздь, торчавший из стены.