– Этого, из глины, надо будет подровнять и хорошенько обжечь в печке… – сказал напоследок директор кукольного театра и убрался прочь.
Глава девятая
ОДИН РАЗ И ПО-НАСТОЯЩЕМУ
Как только дверь хлопнула, Шустрик перекусил гвоздь и повис, держась одной рукой за обломок.
– Эй, Мямлик, – сказал он. – Может, пойдём отсюда? Как-то здесь уже не очень интересно.
– Пойдём…
– Ну тогда слезай.
Мямлик заворочался.
– Кажется, я не могу слезть. Он меня, видишь ли, насквозь… Шляпка гвоздя держит.
– Ерунда, сейчас откушу.
– Погоди, погоди, он идёт обратно…
И действительно, вернулся Карабас Барабас. В правой руке он держал плётку, в левой – куклу Пьеро.
– Ещё раз сорвёшь мне репетицию – брошу в огонь! – прорычал Карабас и повесил Пьеро за воротник на гвоздь, расположенный между Шустриком и Мямликом. – Мне нужны артисты, а не бездельники, возомнившие из себя благородных синьоров!
Хлопнув дверью, Карабас вышел.
Кукла висела молча и смирно.
– Эй! – сказал Шустрик. – За что тебя?
– Странно… – проговорил Пьеро, повернувшись направо. – Какой вы маленький. Как вас зовут?
– Шустрик!
– Но разве бывает кукла с таким именем?
– Сам ты кукла, – рядом послышалось неторопливое чавканье, и Пьеро повернул голову направо.
Мямлик надул и хлопнул пузырь. Пьеро раскрыл рот от удивления, и диалог на некоторое время прервался.
– Да, измельчал нынче артист, – послышалось из угла, где была подвешена ещё одна кукла. – Если такие маленькие уродцы придут нам на смену – погиб театр. А ты, Пьеро, опять весь в слезах? Дай ты когда-нибудь сдачи этому Арлекину.
– Дело вовсе не в Арлекине. Хозяин за что-то невзлюбил меня. А ведь мой номер с тридцатью тремя пощёчинами, двадцатью подзатыльниками, десятью палочными ударами и одним пинком в зад делает театру добрую половину сборов.
– Номер у тебя – первый класс, – подтвердил висевший в углу.
– Если он и дальше будет так обращаться с артистами, я не вынесу! – всхлипнул Пьеро. – Он опять издевался надо мной, оскорблял меня в присутствии Мальвины!.. Полишинель, Полишинель, скажи, что мне делать; многие доверяют тебе свои самые сокровенные тайны!
– Ну хорошо, так и быть, слушай, – согласился тот, которого называли Полишинелем. – Твоя красотка собирается дать дёру, сбежать из театра куда глаза глядят.
– С Арлекином?!!
– Нет, с Артемоном.
– С собакой… – Пьеро перестал что-либо соображать и надолго замолк, бессмысленно глядя в одну точку.
Воспользовавшись паузой, Шустрик решил всё-таки расставить точки над «i».
– Послушайте, как вас там, Полишинель! – обратился он к более вменяемой, как ему показалось, кукле. – Что вы тут перед нами изображаете? Мы уже знаем, что всё не по-настоящему. Вы же артисты?
– Да, мы – артисты, – ответил Полишинель с заносчивой гордостью.
– Вы работаете в «Электронной книге», раздел иллюстраций?
– Не понял ни единого слова, – сухо произнёс Полишинель, которому было не под стать разговаривать с мелюзгой.
Тут к разговору присоединился ещё один персонаж, которого называли Говорящий Сверчок.
– Эй вы, репортёры! – послышался его скрипучий голосок из холодного очага. – Что вы несёте, маленькие безумцы? Вы попали в передрягу, из которой вряд ли выберетесь живыми!
– Кто это? – сказал Мямлик.
– Говорящий Сверчок, – догадался Шустрик. – Он будто бы откуда-то всё знает. Его там, кажется, ещё треснули молотком по голове…
– Если ты самый умный, – сказал Мямлик сверчку, – объясни то, чего мы не понимаем.
Из очага послышалось продолжительное стрекотание:
– Крри-кри, крри-кри, крри-кри…
– Извините, давно так не смеялся, – сказал Сверчок, угомонившись. – Итак, ваша самая первая ошибка. Вы вообразили, что если Колобок и Людоед актёры, то и всё остальное, в других книгах, тоже не по-настоящему. Что все притворяются, разыгрывая каждый раз одно и то же.
– Скажи ещё, что это не так, – заметил Мямлик.
– Я как раз об этом и говорю, – подтвердил Сверчок. – Те два случая, с которыми вы столкнулись, было исключения из правил. В подавляющем большинстве книжек никто не играет; всё происходит
– Почему же тогда не во всех?
Говорящий Сверчок вздохнул.
– Чем заканчивается «Колобок»?
– Лиса его съела.
– Вот видишь! А сказочка несерьёзная, имеет множество интерпретаций. «Канонического» текста вообще не существует. А на каждую интерпретацию колобков не напасёшься…
Сверчок потёр затянутые в белые перчатки ладошки.
– Что же касается Людоеда… Случаи особой жестокости, а также фривольные сцены рассматриваются специальной комиссией.
– Где?
– В литературном Отделе Департамента. Они там решают, что допустимо по-настоящему, а для чего нужен подставной эпизод с актёрами.
– Какое же они имеют право? Это автор должен решать. Он ведь не просто так пишет, что захочет, а через вдохновение.
– Ну, это, допустим, ещё далеко не всякий пишет через вдохновение… Я бы даже сказал, что большинство авторов пишет не по вдохновению, а… по другим мотивам. Но потом, со временем, по прошествии веков и десятилетий – да, остаются те, у которых материализовалось.
– Что?..