Приключения на дне моря

Мы капитаны дружные,
С морской стихией дружим мы.
Поверьте нам, поверьте нам,
Мы все моря прошли!
Нигде не унывали мы,
Нигде но пропадали мы —
Молекула, Непейвода и Пли!

«Что же случилось?» — удивился я.

А через несколько минут ко мне постучались и вошли родители мальчиков. Они просили меня доставить сыновей к Фоме Фомичу Ладочкину.

В тот вечер я увидел, как Непейвода сорвал со стены карту полушарий, а на ее место повесил карту Сибири. Капитан шагал по распростертым на полу материкам и говорил экипажу:

— Заморские плавания отменяются! Все равно мы не откроем новых морей и неизвестных островов. Мы поедом на восток. Некоторые из нас уже ездили на восток. Например, я — на Клязьму, где я жил на даче. Теперь наш путь дальше, в Сибирь!

Я вошел в комнату и сказал, что согласен взять их с собой, если они будут слушаться меня беспрекословно. В ответ мальчишки закричали «ура».

Так мы стали попутчиками.

Академия едет в Сибирь

Раньше всех проснулся Молекула. Он всегда старался встать с восходом солнца. Он считал, что так поступают все геологи.

Пассажиры еще спали. Только из открытого служебного отделения доносился разговор.

— И серьезный этот пассажир из восьмого купе, — неторопливо гудел сиплый голос, и Молекула догадался, что это говорит проводник с длинными желтыми усами. — Я вот сколько езжу по разным дорогам. Почитай, лет тридцать. И Москва — Батуми, и Москва — Владивосток рейсы делал, а таких строгих глаз не видел. Как он глянул из-под своих очков, так сразу я и смекнул, что человек этот не меньше академика.

— Ну, и кто он? — спросил голос помягче.

— Самый настоящий академик! Хотел тебя, Пахомов, разбудить, да потом думаю: смена твоя еще не подошла, а поскольку у пассажира билет до Новосибирска, то ты еще поглядишь. А кроме него, в других вагонах еще человек двадцать ученых едут. Вот я и подумал: что это за такая удивительная командировка? И выходит, что в Новосибирск целая академия переезжает.

— И зачем им, Михалыч, сдался Новосибирск? — зевая, протянул Пахомов.

— «Зачем, зачем»! — сердито пробубнил Михалыч. — Ты вот молодой, а ленивый. Только и глядишь, как бы завалиться на боковую. За два дня ты газету и в руки не взял, а там как раз про сибирскую академию наук прописано. Смотри, вот пожалуюсь я на тебя начальнику.

— Ну что ты, Михалыч! — встрепенулся Пахомов. — Я вообще-то газеты читаю. Только вот как едем мы из Москвы, так я газеты не покупаю: на здешних станциях они все старые. Ну, а как повернем мы назад, тогда сюда подвезут уже свеженьких, я про все сразу и прочту. А ты что, Михалыч, академией интересуешься? Уж не ученым ли хочешь стать?

— Ученым не ученым, а на вахтера дал бы согласие. Сколько я на колесах? Лет ведь тридцать. А какой мой дом? Служебная койка, вот и все. А ученые недаром из Москвы уехали. На берегу Обского моря строится для них городок. Весь в цветах, в елках. Вот бы и мне сидеть на солнышке у научных дверей, ревматизм свой греть, воздухом морским дышать. Ради такого удовольствия я курить бы бросил! Но выходит со мной один неприятный случай по служебной части…

— Что случилось, Михалыч? — заинтересованно спросил Пахомов.

Михалыч некоторое время молчал. Потом выпустил в коридор три клуба дыма и, покашливая, продолжал:

— Не знаю, как и говорить. Ты сколько классов кончал? Восемь? Ответь мне тогда, что это за такая премудрость — специалист по уравнениям математической физики?

— Не знаю, — зевнув, ответил Пахомов. — Наверное, это в институтах учат…

— То-то и оно, что не во всех институтах. Я вчера пассажиров десять спросил, а все без толку. И только один умный человек мне растолковал: это, говорит, очень редкая ученая специальность. Посмотрит такой человек, предположим, на тебя, Пахомов, возьмет карандаш и распишет тебя всего математическими цифрами и знаками. И китель твой разложит на цифры, и твое тело, и даже купейные ключи в кармане. Соображаешь?

— Ты, Михалыч, наверное, устал, — заботливо сказал Пахомов. — Ложись-ка ты спать, а я заступлю на дежурство.

— Чтоб я усы сбрил, если это неправда! — проворчал пожилой проводник, и из служебного купе густо повалили клубы дыма.

— Кто их разберет, этих ученых! А что за неприятности тебе, Михалыч, от каких-то уравнений?

— А то, что академик — главный в этой новой академии и во всем городке. Мне, старой трубке, знать бы это вчера, когда он чаю попросил. Да, видно, голова моя уже плохо варит. Мне бы положить в стакан три куска сахару или четыре, а я по рассеянности положил один.

— Сколько я тебе говорил, чтоб не жадничал! — обрадовался Пахомов.

— Верно, — согласился старик, — вошел в грех, сэкономил на свою голову. А он еще два стакана попросил. И снова я сэкономил. Пришел за пустыми стаканами, а он вытирает очки платком и говорит: «Мало, товарищ проводник, в твоем чае калорий». И еще два стакана заказал.

— Ну, и что?