- Да откуда они знают. Они же сюда не ходят. Они слышат - кошки, а что, почему, им неинтересно. Они вообще ничего не знают о жизни. Ни о жизни, ни о чем. Тем более о цветах и кошках.
- Спасибо тебе, Стакр. Ты не представляешь, как меня выручил. Хотя... не верится что-то...
Я вдруг засомневался, что рецепт спасения может быть так прост.
Он увидел мое сомнение на моем лице.
- Даже не думай, Марик! Это точно, как дважды два. Иди и быстро оборви их все.
Мне стало так грустно, что показалось, что я сейчас умру.
- Стакр, вот бы раньше нам кто-нибудь это сказал. До того, как они умерли.
Его лицо стало жестким.
- Их уже не вернешь, Марик. Все мы когда-нибудь умрем. Они умерли достойно. Ты оборвешь цветы, и кошки перестанут сюда ходить. И эбары отпустят вас домой.
Он помолчал и добавил:
- А через две недели цветы вырастут снова. Но вас уже здесь не будет. Я мыслю, об этом можно рассказать. Пусть все знают. Ты расскажешь, и все об этом будут знать. И пусть сами мучаются со своими цветами.
- Спасибо тебе, Стакр.
Подумав, я достал из кармана открытку, на которую смотрел каждый раз перед сном.
Мой дом, а на пороге - отец, мать, и живые еще братья.
- Прими подарок на память. Это...
Некстати возникший ком в горле помешал договорить.
Его лицо вновь просветлело и засияло той самой доброй морщинистой улыбкой, с которой я привык его видеть.
- Это с твоего Курутса-то? Ох спасибо. Повешу его над нашей кроватью.
Стараясь оставаться незамеченным, я оборвал все цветы в саду. На это ушло два вечера, на третий я заканчивал оставшееся. Все это время количество вечерних звуков стремительно сокращалось.
Эбарцы заподозрили что-то и начали следить за мной, но было поздно - я делал вид, что прогуливаюсь, и обрывал последние бутоны не глядя.
Естественно, на третий день в Саду ночью раздавался только гул мегасверчков. Я видел кошек, но они беспокойно рыскали по Саду молча, принюхиваясь.
На фоне этой тишины начало казаться, что мегасверчки стали орать еще громче. Я с напряжением ждал момента, когда нам предложат их тоже прогнать. Слава Богу, в контракте этого не было. Видимо, к этому звуку Принцесса привыкла.
- Марк! - Бетти вдруг села на кровати.
Я сделал вид, что не слышал.
- Прости. Ботаник!
- Чего?
- Ты теперь Акрос - Срывающий цветы!
Я хотел возразить, но задумался. Ботаник. Акрос. Срывающий цветы.
Конечно, Акрос круче.
- Тебе подходит! Круто!
- Ладно. Акрос.
- Это же круто! - чуть не взвизгнула она и подсела поближе, но я напрягся, и она приуныла.
Ко мне шел Мажордом. А следом Советник.
Я напрягся. Собрались вести на казнь? Но кошки вроде поумолкли? Точнее, они же, твари проклятые, заткнулись совсем, и теперь каждую ночь в Саду адская, гнетущая тишина?
Ну, не считая сверчков, к которым я уже настолько привык, что не слышал их.
- Что сделал ты? - резко спросил Сановник.
-
- Как ты заставил замолчат кошек? - рявкнул Советник, игнорируя рифму.
Видимо, наверху местного Олимпа стихи тоже не употреблялись.
Я долго не отвечал, одновременно подбирая объяснение позаковыристей и вместо рифмы пользуясь импровизированным белым стихом.
- Когда в лицо я смерти зрел, мне ведом стал закон животной стаи, и лабиринты танцев чудовищ диких в чаще дальней. Мне слышен стал растущей шум травы, и горных ангелов полет, движенье рыб морских, что в толще вод влекут свой век печальный.
Мажордом и Советник посмотрели друг на друга.
- Проследи за этим, - наконец сказал Советник и ушел.
-
Я растерялся, но милосердный Господь подсказал мне правильный ответ.
Мажордом скис так, словно я наложил ему в карман.
Накося, выкуси.
Впрочем, обман вскоре вскрылся. Когда Принцесса во время своей очередной прогулки не увидела своих любимых чау-какау, как они там, вокруг своих "прудиков-слез", как она их называла.
Вызванный на место происшествия Садовник прямо указал на меня. Меня вызвали к Принцессе.
Рядом уже стояли возмущенный Мажордом, Садовник и гвардия.
Мне было уже все равно.