Итак, совершенно ясно, опыт, это «мои» переживания, «мои» ощущение, представления, и т. д. «Мои», это у всей школы самый любимый эпитет в применении ко всяким содержаниям опыта, эпитет, на котором, как увидим, построен весь план кампании против «махизма».
Такое понимание опыта очень распространено в философии. Оно свойственно, напр., кантианству и всем индивидуалистическим школам. Но является ли оно единственным возможным? или единственным, существующим в наше время?
Нет, оно не только не есть единственное, но — в настоящее время — даже не господствующее.
Более того — в самой «школе» оно при случае сменяется другим, более разумным. Оно и понятно: нельзя без постоянного насилия над собой думать, что весь мир явлений в его огромном богатстве, весь материал, с которым непосредственно имеет дело познание — все это только «мои», субъективные, впечатления и представления. Поэтому, напр., Ортодокс, — как только дело коснулось настоящего, научного, а не «гносеологического» познания, — сразу начинает говорить совсем иное:
«Все добытые наукой результаты должны быть признаны объективными законами, поскольку они выведены на основании объективных данных, т. е. явлений вселенной
» (Фил. Оч., стр. 118).«Явления вселенной», т. е., во всяком случае, данные опыта
— оказались объективными данными. Где же все предыдущие утверждения — что объективного опыта нет, а есть только субъективный?Я сказал, что субъективно-индивидуалистическое понимание опыта теперь уже нельзя назвать господствующим, каким оно было в школе Канта и ей родственных. Оно было подорвано — школой Маха
и эмпириокритиков.Первое и основное, что характеризует собою анализ опыта, выполненный Махом, — это разрушительная критика той индивидуалистической идеи, будто опыт принадлежит
какому-то «субъекту» или «я». На живых фактах опыта Мах блестяще показал, что это «я» не может считаться ни предпосылкой опыта, ни даже его постоянной составной частью. Выводы этой критики «я» таковы. — Первичные данные опыта, это «элементы» — цвета, тоны, пространственные элементы, элементы твердости, тепла, холода и т. д. Мир опыта сводится к бесконечно развертывающейся массе таких элементов. В этом мире элементы группируются в «комплексы», сочетания более устойчивые или менее устойчивые. К более устойчивым сочетаниям относятся, во-первых, комплексы «тела», во-вторых, комплексы, называемые «я». И те, и другие обладают, однако, лишь относительной устойчивостью. И те, и другие выделяются в опыте лишь постепенно, — комплексы «тела» даже раньше, чем комплексы «я», — и их выделение среди мира опыта обусловливается практической потребностью — потребностью ориентировки. Следовательно, «я» никоим образом не может считаться «собственником» опыта. Это просто определенный «комплекс воспоминаний, настроений, чувств», связанный специально с одним из физических комплексов — «живым телом». Каждое «я» в известное время возникает, — и притом позже, чем «живое тело», с которым оно связано, — в известное время уничтожается, и постоянно, хотя непрерывно, изменяется. Все это не мешает мировому потоку опыта идти своим путем. Часто «я» совсем исчезает, — и это бывает, между прочим, тогда, когда человек, которому оно «принадлежит», живет всего полнее и напряженнее, напр. в экстазе творчества.Ту же анти-индивидуалистическую точку зрения по отношению к опыту проводит и Авенариус. Исходной точкой его философии является та первая ориентировка в мире опыта, о которой говорит Мах. Его первая «эмпириокритическая аксиома» такова. Раньше всякого философствования, каждый человек находит себя в определенной среде, с разнообразными частями, и в том числе с другими человеческими особями, «высказывания» которых он определенным образом понимает
, именно так, что эти высказывания относятся к той среде, в которой он нашел свое тело и тела других людей. Понятно, что при таких условиях было бы нелепо с его стороны притязание присвоить своему «я» тот мир опыта, который ему доступен. Нелепо думать: вот, это прекрасное небо и солнце, и все, что мне видно, слышно, известно, — все это — «мой» опыт, «мои» субъективные впечатления и представления. Нет, раньше чем начать подобное «философствование», он понимал уже других людей, — без чего не мог бы и философствовать; и понимая их, он знает, что небо, и солнце, и остальная среда существуют точно также и для них, для миллионов и миллиардов живых существ, что на эти «переживания» никакой частной собственности не имеется.