Приключения Оги Марча

- …его послушать, так все перед ним стелиться должны. А если у него стоит и он под мостом плывет, так разводи скорее мост, да? Эгоист из эгоистов!

- …а я ему: «Ты дрянь, шваль помоечная…»

- …и жили мы с ней душа в душу, и детей завели, а мне все мерещилось, что не мои это дети. Думал-думал, а потом и решил: «А катись ты, сука, куда подальше - к своим кобелям! Пускай они из тебя деньги тянут, чтоб помыкалась, как я мыкался!»

- Lasciar le donne? Pazzo! Lasciar le donne![207]

- …Я все хотел с ней переспать перед отправкой. Мы оба тогда в пароходстве работали. Но никак не удавалось. Неделями таскал в кармане презерватив, а в ход его пустить не мог. Однажды уж все договорено было, дело - на мази, так на тебе! У жены моей вдруг бабка померла, и пришлось тащить деда на похороны! А он и не соображает, кто там умер и чего. В часовне орган гремит, а дед: «Музыка какая-то похоронная… Помер, что ли, какой-нибудь старый хрен?» Сыплет шуточками, веселится. А потом увидал покойницу в гробу. «Господи! - вскричал. - Так это ж Мать! Вчера еще в магазин топала! Как это ее угораздило?» Признал, значит. Понял и зарыдал. И я - в слезы, и все, кто это видел. А у меня-то что в кармане? Презерватив! Вот и все мы так - делаем одно, думаем другое, мечтаем о третьем… А потом моя жена с дочкой маленькой меня на вокзал провожать поехали. А с той девчонкой я так и не перепихнулся. Может, она и думать обо мне забыла и с другим каким парнем крутит… Дочка говорит: «Папа, мне бы отлить!» Слышала, как большие парни это называют. Посмеялись. Потом прощаться время пришло. На душе кошки скребут. Прости-прощай, дорогуша! Ребенок за окошком ревмя ревет, да и мне - хоть плачь. И презерватив карман жжет - не выбросил я его…

Щуплый широкоскулый парень, розовощекий, сероглазый, нос стручком, а рот маленький, губы в ниточку.

В советах я был сдержан: дескать, все мы не без греха, а любовь превыше всего.

Иногда мне попадались персонажи удивительные, люди странные и чудаковатые.

Например, Грисвольд, один из буфетчиков, ранее подвизавшийся на ниве похоронных услуг, модник и франт. Он был очень красив, этот светлокожий мулат с курчавой бородкой и копной набрильянтиненных лоснящихся волос; клеймо на щеке он замазывал тоном, шикарные брюки-клеш ниспадали на щегольские штиблеты. В часы досуга он курил марихуану и для собственного удовольствия штудировал учебники иностранных языков. Грисвольд вручил мне однажды стишок собственного сочинения:

Ты хочешь знать, почему мне грустно.
Этого, детка, не выразить устно.
В душе я странник, не знаю покоя,
Поэтому скоро расстанусь с тобою.

Пока я читал четверостишие, Грисвольд отбивал ногой ритм, жадно вглядываясь в мое лицо.

Я так подробно описываю своих товарищей в этом плавание из желания посвятить им нечто вроде некролога, поскольку через пятнадцать дней после нашего отплытия с Канарских островов «Сэм Макманус» был торпедирован и затонул.

Случилось это, когда я выслушивал очередную исповедь. Была ночь, мы шли со скоростью не меньше двенадцати узлов, как вдруг в борт что-то грохнуло. Мы попадали со своих коек. Судно качнуло, раздался треск, а затем оглушительный взрыв. Мы бросились на палубу. Сквозь листы обшивки пробивались языки пламени. Рубка и кубрик казались белыми от огня. Пятна света ложились на воду, и их становилось все больше. Дикие крики, вой сирены. С борта спускали гигантские спасательные плоты, со шлюпбалок с грохотом летели шлюпки. Мы с парнем, который только что исповедался, кое- как взобрались на шлюпбалку и попытались отцепить одну из шлюпок, но безуспешно. Тогда я крикнул, чтобы он влез в нее и посмотрел, что там застопорилось, но он, не понимая, глядел, остолбенело вытаращив глаза.

- Лезь туда! Лезь! - взревел я голосом, хриплым от ужаса. И, не дождавшись, сам бросился отцеплять шлюпку. Лебедка наконец поддалась, шлюпка тяжело шлепнулась на воду, и я упал за борт. Первой моей мыслью было, что судно сейчас потонет, утянув меня за собой. Страх пронзил стрелой. Руки-ноги одеревенели, но я продолжал барахтаться, слыша приглушенные крики, и стоны, и звук, похожий на звон лопнувшей струны, откуда-то снизу, а затем все потонуло в грохоте водной стихии.

Вынырнув, я хотел громко крикнуть, но лишь хватал воздух широко раскрытым ртом. Шлюпки и спасательные плоты болтались здесь же, в мешанине огня и воды. Меня рвало морской водой, и я, плача в голос, напрягал все силы, чтобы отплыть от пылающего корабля, с которого в воду все еще прыгали белые в отсветах пламени фигуры.