Приключения Оливера Твиста (адаптированный пересказ)

Оливер смотрел на Роз и Гарри, и в глазах его действительно стояли слезы.

– Бедный Дик умер! Он не дождался меня… – прошептал Оливер так, чтобы счастливые влюбленные не слышали этих печальных слов.

Глава LII Последняя ночь Феджина

Зал суда был битком набит людьми. От перил перед скамьей подсудимых и вплоть до самого дальнего уголка на галерее все взоры были прикованы к одному человеку – Феджину. И ни на одном лице – даже у женщин, которых здесь было множество, не читалось сочувствия: только всепоглощающего желания услышать, как его осудят.

Феджин стоял, одну руку опустив на деревянную перекладину, а другую поднеся к уху и вытягивая шею, чтобы отчетливее слышать каждое слово судьи, обращавшегося с речью к присяжным.

Затем присяжные придвинулись друг к другу, чтобы обсудить приговор. А спустя несколько томительных минут в зале наступила мертвая тишина. Оглянувшись, Феджин увидел, что присяжные повернулись к судье. Сейчас будет произнесен приговор… Но нет, они попросили разрешения удалиться. Феджин всматривался в лица присяжных, когда один за другим они выходили, будто надеялся узнать, к чему склоняется большинство; но это было тщетно.

Снова он поднял глаза к галерее. Кое-кто из публики закусывал, кто-то обмахивался носовыми платками, так как в переполненном зале было очень жарко. Какой-то молодой человек зарисовывал лицо Феджина в маленькую записную книжку.

Наконец, раздался возглас, призывающий к молчанию, и все, затаив дыхание, устремили взгляд на дверь. Вернулись присяжные. И вновь он ничего не смог угадать по их лицам: они были словно каменные.

Спустилась глубокая тишина… ни шороха… ни вздоха… Виновен!

Зал огласился громкими криками, повторявшимися снова и снова. Это был взрыв радости толпы, ликующей при вести о том, что Феджин умрет в понедельник.

Шум утих, и его спросили, имеет ли он что-нибудь сказать против вынесенного ему смертного приговора. Вопрос повторили дважды, прежде чем Феджин его понял.

– Господа, я старик… безобидный старик… – прошептал он и умолк.

Его повели через комнату, находившуюся под залом суда, где арестанты ждали своей очереди. Потом сопровождающие увлекли его по мрачному коридору, освещенному несколькими тусклыми лампами, в недра тюрьмы.

Здесь его обыскали, а потом отвели в камеру для осужденных и оставили одного.

Он опустился на каменную скамью, служившую стулом и ложем, и попытался собраться с мыслями. Но в голове непрерывно крутились слова судьи: быть повешенным, за шею, пока не умрет… Быть повешенным за шею, пока не умрет…

Когда совсем стемнело, он начал думать обо всех знакомых ему людях, которые умерли на эшафоте – а некоторые не без его помощи. Может быть, кое-кто из них находился в этой самой камере и сидел на этом самом месте. Должно быть, десятки людей проводили здесь свои последние часы. Феджину показалось, что он сидит в склепе, устланном мертвыми телами…

Словно во сне, он пережил ночь и последующий день, а потом настала ночь с субботы на воскресенье. Это означало, что ему осталось жить только одну ночь. И пока он размышлял об этом, настало воскресенье.

Площадка перед тюрьмой была расчищена. Несколько крепких брусьев, окрашенных в черный цвет, положили заранее, чтобы сдержать натиск толпы. Это было нелишним, потому что многие ожидали зрелища казни. С раннего вечера маленькие группы бродили вокруг места, отведенного для эшафота, переспрашивая, не отложен ли приговор, не отменен ли?

Накануне назначенного времени у калитки привратницкой появились мистер Браунлоу и Оливер и предъявили разрешение на свидание с заключенным, подписанное одним из шерифов. Их немедленно впустили.

Слуга открыл внутренние ворота и темными, извилистыми коридорами повел их к камерам.

Они миновали несколько массивных ворот, пока не вступили в коридор с рядом дверей по левую руку. Подав знак остановиться, дежуривший тут тюремщик постучал в одну из них связкой ключей. Затем вместе с тюремщиком мистер Браунлоу и Оливер вошли в камеру.

Осужденный сидел на скамье, раскачиваясь из стороны в сторону. Лицо его больше напоминало морду затравленного зверя, чем лицо человека. Он без умолку что-то бормотал, словно бредил и, очевидно, принял вошедших за часть своей галлюцинации.

– Славный мальчик, Чарли… ловко сделано… – бормотал он. – Оливер тоже… ха-ха-ха!.. и Оливер… Он теперь совсем джентльмен… совсем джентль… уведите этого мальчика спать!

Тюремщик взял Оливера за руку и, шепнув, чтобы он не боялся, молча смотрел.

– Уведите его спать! – крикнул Феджин. – Он… он… причина всего этого. Дадут денег, если приучить его… Билл, не возитесь с девушкой… режьте как можно глубже глотку Болтера. Отпилите ему голову!

– Феджин! – окликнул его тюремщик.

– Это я! – встряхнулся еврей. – Я – беспомощный старик, милорд! Дряхлый, дряхлый старик!

Тут он заметил Оливера и мистера Браунлоу. Забившись в самый дальний угол скамьи, он спросил, что им здесь нужно.

– У вас есть кое-какие бумаги, – подойдя ближе, сказал мистер Браунлоу, – которые передал вам человек по имени Монкс.

– Все это ложь! У меня нет ни одной, ни одной!