Приключения Оливера Твиста

Wrapped in the blanket which had hitherto formed his only covering, he might have been the child of a nobleman or a beggar; it would have been hard for the haughtiest stranger to have assigned him his proper station in society.	Закутанный в одеяло, которое было доселе единственным его покровом, он мог быть сыном дворянина и сыном нищего; самый родовитый человек едва ли смог бы определить подобающее ему место в обществе.
But now that he was enveloped in the old calico robes which had grown yellow in the same service, he was badged and ticketed, and fell into his place at once-a parish child-the orphan of a workhouse-the humble, half-starved drudge-to be cuffed and buffeted through the world-despised by all, and pitied by none.	Но теперь, когда его облачили в старую коленкоровую рубашонку, пожелтевшую от времени, он был отмечен и снабжен ярлыком и сразу занял свое место - приходского ребенка, сироты из работного дома, смиренного колодного бедняка, проходящего свой жизненный путь под градом ударов и пощечин, презираемого всеми и нигде не встречающего жалости.
Oliver cried lustily.	Оливер громко кричал.
If he could have known that he was an orphan, left to the tender mercies of church-wardens and overseers, perhaps he would have cried the louder.	Если бы мог он знать, что он сирота, оставленный на милосердное попечение церковных старост и надзирателей, быть может, он кричал бы еще громче.
CHAPTER II TREATS OF OLIVER TWIST'S GROWTH, EDUCATION, AND BOARD	ГЛАВА II повествует о том, как рос, воспитывался и как был вскормлен Оливер Твист.
For the next eight or ten months, Oliver was the victim of a systematic course of treachery and deception.	В течение следующих восьми или десяти месяцев Оливер был жертвой системы вероломства и обманов.
He was brought up by hand.	Его кормили из рожка.
The hungry and destitute situation of the infant orphan was duly reported by the workhouse authorities to the parish authorities.	О голодном малютке-сироте, лишенном самого необходимого, власти работного дома доложили надлежащим образом приходским властям.
The parish authorities inquired with dignity of the workhouse authorities, whether there was no female then domiciled in 'the house' who was in a situation to impart to Oliver Twist, the consolation and nourishment of which he stood in need.	Приходские власти с достоинством запросили властей работного дома о том, нет ли какой-нибудь особы женского пола, проживающей в доме, которая могла бы доставить Оливеру Твисту утешение и питание, столь для него необходимые.
The workhouse authorities replied with humility, that there was not.	На это власти работного дома ответили, что такой особы нет.
Upon this, the parish authorities magnanimously and humanely resolved, that Oliver should be 'farmed,' or, in other words, that he should be dispatched to a branch-workhouse some three miles off, where twenty or thirty other juvenile offenders against the poor-laws, rolled about the floor all day, without the inconvenience of too much food or too much clothing, under the parental superintendence of an elderly female, who received the culprits at and for the consideration of sevenpence-halfpenny per small head per week.	Тогда приходские власти великодушно и человечно порешили, что Оливера следует поместить "на ферму", или, иными словами, препроводить его в отделение работного дома, находившееся на расстоянии примерно трех миль, где от двадцати до тридцати других юных нарушителей закона о бедных * копошились по целым дням на полу, не страдая от избытка пищи или одежды, под материнским надзором пожилой особы, которая принимала к себе этих преступников за семь с половиной пенсов с души.