Приключения парижанина в стране львов, в стране тигров и в стране бизонов

— Раз посылаете меня в Брест, значит, хотите, чтобы все матросы были бретонцами, не иначе?

— Разумеется. Потом двух машинистов и двух кочегаров, двух гребцов для лодок, двух канониров, рулевого и боцмана. Всего, стало быть, двадцать один взрослый и один юнга. Капитана, помощника, метрдотеля и повара для пассажиров я поищу сам.

— Все?

— Пока все. Выбирай людей надежных, с безупречной репутацией. Полагаюсь на тебя всецело. Скажи, что они поплывут на увеселительной яхте с очень добрым капитаном, который, однако, не шутит с дисциплиной. Прибыть должны в Гавр через две недели. Хочу как можно скорее иметь их в своем распоряжении. Жалованье определишь сам. Знаю, что выкажешь надлежащую щедрость без излишеств. Кроме того, по окончании плавания каждому будет награда по его заслугам.

— Все?

— Теперь все. Надеюсь, ничто не помешает тебе выехать?

— Что может мне помешать, месье Андре! Я вольная птица.

— Пожалуйте к столу, господа, — сказала, отворив дверь, добродушная женщина с седыми волосами, типичная парижская прислуга.

— Идем, мадам Леруа. Бедняжка! Мой отъезд для нее катастрофа. Впрочем, я обеспечу ее на все время своего отсутствия. Пусть дожидается меня здесь в компании с моим скворцом Мальчишкой и собакой Бедой.

На другой день утром Фрике пешком дошел от дома до Монмартрского предместья и свернул на улицу Лафайет.

Было девять часов. Молодой человек шел с неповторимой непринужденностью парижского фланера, не думая о том, что вечером предстоит отъезд в Брест.

Разглядывая трамваи и витрины, читая афиши, то и дело закуривая папиросы в табачных лавочках, он шел вверх по бесконечной улице Лафайет, наслаждаясь водоворотом толпы, который так мил всякому парижанину и так смущает приезжего из провинции.

Но Фрике не гулял. У него была цель — навестить друга.

Знакомых в Париже у молодого человека было много, друзей только двое — месье Андре и еще один человек, живущий в самом конце улицы Лафайет, почти в Пантене. Фрике думал проститься с ним перед отъездом.

Другой, отправляясь в такую даль, взял бы извозчика, но Фрике это даже в голову не пришло. Хотелось напоследок пройтись пешком по парижскому асфальту, пробежаться по любимым улицам, надышаться родным воздухом.

Дойдя до одной табачно-винной лавочки, он смело вошел в нее, поклонился молодой особе, сидевшей у конторки, и собирался пройти в комнату за лавкой, как вдруг услышал за дверью крик, брань и остановился.

— Вот незадача, — прошептал он. — У мадам Барбантон нервы расходились, а когда это случается, для моего бедного друга настает сущий ад. Такой ад, что самому Вельзевулу сделалось бы тошно. Но все-таки зайду и пожму ему руку.

Он постучался и вошел, не дождавшись сакраментального «войдите».

— Имею честь кланяться, сударыня! — произнес он как можно любезнее. — Здравствуйте, дружище Барбантон!

На это приветствие к нему быстро обернулся высокий мужчина в узких панталонах, жилетке из трико, с лицом суровым, но симпатичным, и дружески протянул молодому человеку обе руки.

— Ах, Фрике! Я очень несчастлив, дитя мое!

Дама бросила на вошедшего косой взгляд и ответила, точно хлыстом ударила:

— Здравствуйте, сударь!

Ледяной, чтобы не сказать более, прием не смутил Фрике. Он всякое повидал и решил храбро выдержать бурю, не отступая со своей позиции.

— Что случилось, милый мой солдатик? Что тут у вас?

— Я в бешенстве. Взгляните на меня. Еще чуть-чуть — и до греха недалеко.

— Боже, да у вас лицо исцарапано в кровь! — заметил Фрике, невольно рассмеявшись. — Должно быть, вы дрались с полудюжиной кошек.

— Нет, это все мадам Барбантон. Вот уже час она пробует на мне свои когти. Попутно осыпая оскорблениями. Позорит честь солдата, безупречно прослужившего отечеству двадцать пять лет.

— Ну, что там… Может, и вы немного вспылили, — ответил Фрике, зная, что говорит пустяки.

— Если я и вспылил, то ведь я ничего же себе не позволил, — возразил исцарапанный муж. — А между тем я мог бы…

Женщина разразилась противным, злым хохотом, от которого передернуло бы и самого невозмутимого человека.

— Что бы ты мог? Ну-ка скажи!

Тон был вызывающий.

— Несчастная! Хорошо, что я с бабами не дерусь, считаю это позором, а то ведь мог бы убить тебя одним ударом кулака!

— Это ты-то?

— Я. Но не для того я верой и правдой прослужил двадцать пять лет в жандармах, чтобы самому усесться на скамью подсудимых.

— Постой же, я тебе покажу.

Жена наступала, он отстранялся. Вытянув вперед руку, схватила его за седую бородку и стала теребить, приговаривая:

— Да где тебе, ты трус и подлец!

Фрике был изумлен, не понимал, во сне видит это или наяву. При всей своей находчивости — растерялся.

— Сударыня, — нерешительно заметил он, — до сих пор я думал, что подлец и трус тот, кто бьет женщину, даже если он совершенно прав.

Мадам Барбантон ничем нельзя было урезонить. Продолжая таскать отбивавшегося от нее мужа за бороду, отвечала глупо и грубо:

— Вы еще тут со своими рассуждениями! Очень они мне нужны! Да я и не знаю вас. Явился неведомо кто, неведомо откуда… С улицы, первый встречный…